Я не понимаю и не осознаю то, что вижу перед собой. Эмоции сменяют друг друга со скоростью американских горок. Мне хочется кричать от бессилия, умолять прекратить все это, а затем ярость охватывает меня, когда я вижу, как пугало охватывает столп пламени.
В момент, когда я думаю, что сейчас все сгорит и поглотит нас обоих, пламя пропадает.
Огонь гаснет так же быстро, как и появляется, оставляя после себя невредимого Аттикуса. Только теперь он выглядит по-другому.
Не в силах устоять на ногах, я на четвереньках подползаю к нему и жадно осматриваю его тело в поисках ожогов, но не нахожу ни одного. Его кожа сменила сероватый оттенок на человеческий бледный цвет кожи, также пропали пучки сена, которые росли то тут, то там. Тыква, которая недавно вспахивала мои поля, исчезла, а на ее месте я вижу нормальный мужской член. Мой взгляд устремляется на лицо Аттикуса, скрытого обугленной мешковиной. Его глаза закрыты, но равномерные вдохи и выдохи говорят о том, что он жив.
Я поспешно тянусь к веревке на его шее и пытаюсь развязать узел. Мои пальцы дрожат слишком сильно, но мне удается развязать их через несколько минут. Мое сердце подпрыгивает к горлу, когда я протягиваю руку и стаскиваю мешок с его головы, и моя челюсть отвисает.
Безупречная кожа, копна волос соломенного цвета и точеная челюсть составляют его внешность. Он прекрасен, безупречен и абсолютно человечен.
— Аттикус, — шепчу я, сжимая его руку и ожидая ответа. — Аттикус, ты меня слышишь?
Он не отвечает, и меня вновь охватывает паника. Я не знаю, что происходит, но у него есть пульс и он дышит, это самое главное.
— Очнись, — требую я, встряхивая его сильнее. Чувствую, как с каждой секундой приближаюсь к панической атаке. Я должна понять, что с ним все в порядке. Только это имеет значение.
Пожалуйста, пусть он будет в порядке. С ним должно быть все в порядке.
Спустя вечность, он пошевелился и застонал. Аттикус открывает глаза и несколько раз моргает, прежде чем повернуть голову, чтобы посмотреть на меня.
— Кэсси, — шепчет он, и его голос — самое прекрасное, что я когда-либо слышала. — Я что, загорелся?