— … да будут дети Тьмы возвращены во Тьму, да сотрет длань Создателя всякую память об их злодеяниях, да будут праведники сохранены от их темных душ…
— Скоро всему придет конец, — проговорила Мириам, заслышав отголоски проповеди. Впереди виднелась крепостная стена, а прямо за ней раскинулась широкая река.
Девчонка снова вернулась к своей молитве. Даже когда ее выволокли на мостовую, она не остановилась. Она не желала слышать ни ругани толпы, ни скрипучего голоса пастора, ни приговора городского старосты.
Палач набросил на ее шею петлю, и веревка была для нее тяжелее камня. Мириам знала, что та достаточно длинна, и что, когда ее горло будет крепко сдавлено, легкие наполнятся ледяной водой горной реки, опоясывающей крепость.
Она посмотрела на небо, такое ясное и безоблачное, что у нее вдруг перехватило дух от восторга. Не много прекрасного ей удалось увидеть за свою жизнь, но единственное, о чем она сожалела, так это о том, что не посчастливилось снова увидеть звезд и луны.
Реми любил рассказывать о звездах разные небылицы, а она слушала его, открыв рот. Когда-то ей мечталось, что они вместе уйдут в море, и там он научит ее идти верным путем из города в город и никогда не ошибаться.
Мириам вновь устремила свой взгляд прямо в толпу, опасаясь встретится глазами со своим другом. Но вместо этого она разглядела темные кудри и точеное лицо Тадде, возвышающегося над сбродом на своем пегом жеребце. Он, как и в первую их встречу, был окружен своими гвардейцами, и с его лица не сходила высокомерная улыбка.
«Прелестное создание, но безнадежно обреченное», — девчонке вдруг вспомнились его снисходительные слова. Тем временем толпа бушевала в нетерпении. Старый пастор слишком долго возился со своей проповедью.
— И прольется свет всевышнего… — вдруг замялся он. — И прольется свет всевышнего…
— …на почитающих его, да охранит он слуг своих от напасти, — продолжила за него Мириам.
Она не сразу сообразила, что действительно произнесла это вслух, но, кажется, никто не удостоил эту ее дерзость и малейшего внимания. Проклятия стихли, а крики сменились едва различимым шепотом.
Мириам подняла глаза на замолкшего старика. Его лицо выражало испуг и удивление.
Городской староста, обросший реденькой рыжей бородой, и вся его свита, попятились прочь, но люди, стоявшие позади них, не двигались с места в сковавшем их оцепенении.
Даже палач незамедлительно сбросил петлю с шеи девчонки и поспешил отойти от нее.
Толпа расступалась перед человеком на боевом коне. Он направлялся прямо к приговоренной, игнорируя испуганные возгласы горожан. Мириам никогда не видела этого мужчину прежде. Может быть потому, что от него отчетливо веяло холодом.
«Северянин! Здесь, у крепостных стен города и до сих пор жив!» –удивилась она.
Он спешился, когда это стало удобно, и стремительно подошел к ней. Мужчина со страшным шрамом на лице. Вытащив кинжал из-за пояса, он одним уверенным движением разрезал путы на ее руках, и никто даже не посмел ему перечить.
— Темному магу — темная смерть, — его шепот едва был услышан. — Прости.
Он с силой полоснул лезвием прямо по ее раскрытой ладони. Мириам взвыла от боли. Ей никогда еще не было настолько больно. Все вокруг почернело, по щекам полились слезы. Она поняла, что упадет, но незнакомец быстро схватил ее за руку и потянул ее куда-то вверх. Она встала на цыпочки, а он обратил к толпе ее раскрытую рану. Кровь, алая и яркая, заливала его одежду, струясь по рукаву.
— Кровь темного мага черна как ночь, которую вы все так боитесь! — в голосе мужчины звенел сам металл. — Вам было мало войны? Молитесь за своих мертвецов! Довольно приносить невинных в жертву! Я — Морган Бранд, лорд вольного города Дагмера. Я — Смотритель. Так сказал Совет Ангеррана. Наши короли прекратили свои распри, умерили свою гордыню, остановили голод и мор. Кто вы такие, чтобы перечить им?