Это дарит Уэнсдэй иллюзию контроля над происходящим.
— Стой, стой… — он разрывает поцелуй и опасливо озирается на неплотно прикрытую дверь. — Вдруг кто-то войдёт?
— Не стоит злить меня, находясь в комнате, полной пыточных орудий, — она язвит и угрожает вовсе не специально. Просто по-другому не умеет.
И он поддаётся.
Он всегда ей поддаётся.
Осознанно или нет, Уэнсдэй не знает, да и не хочет знать. Жар его ладоней ощущается даже сквозь плотную ткань платья, и все прочие мысли разом вылетают у неё из головы. Ксавье с жадностью углубляет поцелуй, их языки встречаются, и Аддамс вдруг становится невыносимо душно в холодном подвале.
Его руки хаотично блуждают по ее спине, но в этих прикосновениях слишком много заботливой нежности. Уэнсдэй ощущает недовольство, ей вовсе не по вкусу столь явные проявления романтических чувств. Это очередное недопустимое «слишком». Ей гораздо больше нравится, когда Ксавье ведёт себя грубо, когда наматывает на кулак тугие косы и входит сразу на всю длину, когда быстро двигается внутри неё, до синяков сжимая бедра… Только в такие моменты Аддамс может быть уверена, что бегущие по телу мурашки вызваны исключительно зовом плоти, а не чем-то большим.
Уэнсдэй безжалостно сильно кусает его нижнюю губу, и Ксавье шумно выдыхает, опускаясь поцелуями на шею. Горячее дыхание опаляет холодную кожу, и она чувствует, как начинают пульсировать мышцы внизу живота. Сегодня Ксавье не требуется много времени, чтобы заставить ее застонать — осознание, что их могут обнаружить в любой момент, будоражит кровь адреналиновым всплеском.
Он задевает языком бьющуюся жилку над ключицей и впивается зубами, оставляя новый красноватый след поверх ещё не сошедших предыдущих.
За считанные минуты пустота внутри становится невыносимой. С новым стоном Уэнсдэй подаётся ему навстречу, прижимаясь всем телом и поспешно стягивая с него футболку.
Ксавье зажимает ей рот левой рукой, в то время как правая настойчиво нащупывает застежку платья. Он возится с замком невыносимо долго. Не имея никаких сил ждать, Уэнсдэй заводит руки за спину и чрезмерно резко дёргает язычок замка — раздаётся треск рвущейся ткани.
— Так не терпится? — он самодовольно усмехается в промежутке между поцелуями.
И тут же шипит от боли.
Аддамс не оставляет эту фразу безнаказанной — впивается в спину Ксавье, с садистским удовольствием раздирая кожу острыми ногтями. Восхитительное ощущение бисеринок крови под подушечками пальцев срывает с ее губ очередной стон, слышимый даже через его ладонь.
— Черт, постарайся вести себя тихо… — шепчет Ксавье, склонившись к ее уху.
Это порядком злит.
В ее же собственном доме он указывает ей, как нужно себя вести. Остатки здравого смысла, ещё не испепелённые огнём возбуждения, подсказывают Уэнсдэй, что он абсолютно прав.
Но ей все равно хочется, чтобы Ксавье немедленно замолчал. В последнюю ночь в Неверморе она угрожала приковать его к кровати. И пусть кровати здесь нет, зато оков более чем достаточно.
Совместными усилиями наконец-то удаётся справиться с застежкой, и Аддамс поспешно снимает платье через голову, отбрасывая прочь. Руки Ксавье ложатся на грудь, прикрытую простым чёрным бюстгальтером и настойчиво стягивают бретельки вниз по плечам. Когда его пальцы задевают напряженные соски, ей буквально начинает не хватать воздуха. Ставшее безвольным тело снова предаёт ее, оказываясь в полной власти сокрушительного желания. Каждый нерв ощущается словно оголенный провод под опасным для жизни напряжением. Очевидно, длительный перерыв не прошёл даром, в разы усилив чувствительность.