Аддамс чувствует, как мышцы между бедер сжимаются вокруг пустоты, а нижнее белье быстро становится влажным.
Проклятый Торп с поразительной легкостью воздействует на неё, пробуждая самые темные, неведомые прежде желания.
Словно он каким-то непостижимым образом всегда знает, где и как нужно прикоснуться, чтобы ей окончательно отшибло последние мозги. Абсолютно иррациональная реакция, сбивающая с толку.
Какой ужасающий кошмар.
Наконец оказавшись в своей комнате — к огромному облегчению, здесь никого нет — Уэнсдэй вновь поворачивается к нему и притягивает к себе с требовательным поцелуем. Язык Ксавье уверенно скользит ей в рот, а руки собственнически сжимают талию.
У него вкус мятной жвачки и яблочного пунша, который подавали за ужином.
Она совсем не любит яблоки.
Но сейчас с упоением проводит языком по его нижней губе, заставляя Ксавье рвано выдохнуть.
Не разрывая поцелуя, Аддамс увлекает его в сторону кровати на монохромной половине комнаты. И решительно надавливает на плечи, принуждая опуститься на чёрное покрывало — Торп как всегда покорно подчиняется её вечному стремлению контролировать процесс.
Она устраивается сверху на его бедрах, склоняется ниже и запускает ледяные пальцы под синюю футболку, чуть царапая заостренными ногтями разгоряченную кожу.
Но сегодня Ксавье позволяет себе небольшую вольность — поочередно стягивает резинки с обеих косичек и быстро их распускает. Уэнсдэй слегка хмурится, когда иссиня-чёрный водопад рассыпается по плечам. Она совсем не любит распущенные волосы, и он прекрасно об этом знает. Но мгновенно забывает о недовольстве, когда рука Ксавье запутывается в её волосах, наматывая на кулак немного вьющиеся локоны.
Дернув на себя, он заставляет её склониться ниже и впивается очередным яростным поцелуем в шею, ещё скрытую высоким воротником. Возбуждение накатывает с новой силой, пульсация мышц внутри многократно возрастает — не имея совершенно никаких сил ждать, Аддамс тянется к пряжке ремня на его джинсах.
— Мой скорпиончик, мы… — за спиной слышится скрип открываемой двери. — Оу…
Отец осекается на полуслове.
И воцаряется звенящая тишина.
Уэнсдэй резко выпрямляется.
Сердце в груди делает кульбит.
Oh merda. Трижды.
Нет, десятикратно.
— Мама тоже там? — зачем-то спрашивает она, не оборачиваясь.
— Да, дорогая, — слышится голос Мортиши позади. Абсолютно ровный и безэмоциональный, словно не произошло совершенно ничего из ряда вон выходящего.
— А Пагсли?
— Нет, дорогая, — мать по-прежнему сохраняет непроницаемое спокойствие.
— Ясно, — Уэнсдэй коротко кивает собственным мыслям.
Шестеренки в голове как назло замедляют свой ход, и она абсолютно не представляет, что делать дальше. Просто смотрит прямо перед собой, внимательно разглядывая лицо Торпа, медленно заливающееся краской — багряный румянец ползет по его шее, разливается яркими пунцовыми пятнами по острым скулам.
Одна его рука всё ещё лежит на её бедре.
Стиснув запястье Ксавье мертвой хваткой, Уэнсдэй решительно отбрасывает широкую ладонь. Он растерянно хлопает глазами, уставившись на неё с выражением абсолютного шока.
Наверное, нужно что-то сказать.
Да, определенно.
— Это Ксавье Торп, мой… знакомый.
— З… знакомый? — севшим голосом переспрашивает Гомес.
— Ага.
Проще от этого пояснения не становится.