Но самое чудовищное, самое ужасающее и самое кошмарное открытие заключалось в другом. Уэнсдэй попросту не могла заснуть в одиночестве — ворочалась под тёмным одеялом практически всю ночь, попеременно открывала и закрывала окна, тщательно взбивала каждую из многочисленных подушек, но ничего не помогало.
Ей до невыносимого отчаяния не хватало его крепких объятий. Жутко раздражающих прежде. И катастрофически необходимых теперь.
Раньше Аддамс недовольно сбрасывала его наглые руки — упорно твердила, что он тяжелый, что он бесцеремонно вторгается в личные границы, что он её душит… Оказалось, отсутствие Ксавье в этих самых личных границах душит в стократ сильнее.
Oh merda. Какой кошмар.
Похоже, она абсолютно не умеет без него жить.
Попросту не помнит, как это делается.
Черт бы его побрал. Торп не просто подобрался к ней недопустимо близко — он проник глубоко внутрь, словно раковая опухоль четвёртой стадии, пустил метастазы по всем органам и клеткам. И никакая химиотерапия не спасет.
Дверь кабинета неожиданно распахивается.
Уэнсдэй бросает резкий взгляд в сторону входа — и тут же едва не слепнет от тошнотворного буйства красок, показавшегося на пороге.
Oh merda. Только этого ещё не хватало.
Надо было пустить себе пулю в висок.
— Какого черта, Энид? — Аддамс мгновенно выпрямляется в кресле, нащупывая босыми ногами брошенные под стол туфли. — Я занята. Нельзя врываться без предупреждения в рабочее время.
— Я звонила вообще-то, — резонно возражает Синклер, кивнув в сторону телефона. — И ты не занята. Ты сидишь и хандришь.
— Я не хандрю, — она машинально закатывает глаза. Проклятые туфли никак не надеваются. Какой отвратительный день.
— Будешь врать кому-нибудь другому… — безапелляционным тоном заявляет блондинка, уверенно проходя вглубь кабинета. — Например, самой себе, у тебя всегда это здорово выходило.
— Я не нуждаюсь в твоих услугах бесплатного психотерапевта, — Уэнсдэй скептически вскидывает смоляную бровь, начиная ощущать привычное нарастающее раздражение.
— И язвишь слабовато. Но я твоя лучшая подруга, и мой святой долг не позволять тебе впадать в депрессию, — запустив руку в огромную омерзительно пёструю сумку, она извлекает наружу внушительную бутылку бурбона. — И поэтому я принесла лекарство.
— Сейчас три часа дня, Энид.
— Боже праведный, да у тебя и вправду депрессия! — голубые глаза, как всегда подведённые жуткими тенями цвета фуксии, удивленно округляются. — Когда тебя останавливали такие глупые формальности?
— Всегда.
Но Синклер непреклонна.
Скептически цокнув языком, она летящей походкой приближается к стеклянной дверце шкафа и выуживает оттуда два стакана. Быстро вскрыв непочатую бутылку одним ловким движением — какой неожиданный профессионализм — блондинка разливает по роксам янтарную жидкость, источающую характерный терпкий аромат. Уэнсдэй меланхолично следит за её действиями, не выказывая ни малейшего интереса.
— Пей, — решительно заявляет Энид, пододвигая к ней стакан, заполненный на треть.
— От ста граммов крепкого алкоголя в головном мозге гибнет до восьми тысяч нейронов, — Аддамс взирает на бывшую соседку с нескрываемым недовольством.
— Ты же любишь всякие изысканные методы самоуничтожения, — блондинка прячет за стаканом лёгкую улыбку в уголках губ. — Считай, что это такая petite mort.{?}[Маленькая смерть. (франц.)]