Все должно быть не так.
Все должно быть совсем наоборот.
Это Вилма Соломона, бывало, в детстве защищала от задиристых мальчишек с ферм, грозно размахивая палкой и кидаясь камнями. Это Вилма прикрывает его задницу перед другими горожанами. Это все…
Неожиданно.
— Тебе принесут ночную сорочку, — сообщает Соломон. — И нагреют воду для ванной. А я пока оставлю тебя, чтобы ты остыла. Не думай устраивать побег, хорошо? Я все равно узнаю.
Он достаточно выразительно смотрит на Вилму, тем самым явно давая понять — вокруг дома наверняка установлены некие магические заграждения, попытка пересечь которые сразу станет известна Соломону. А он наверняка захочет попробовать наложить какие-то санкции.
Только у него все равно не получится.
Вилма, правда не знает, как относиться к этой его спонтанной решительности. Наверное, его тоже каким-то образом затронуло это несчастное торнадо. Что-то повредило в его голове, подменив милого и вечно усталого Соломона на кого-то… Другого.
Соломон действительно оставляет ее. Только не одну, а вместе со служанкой, которая приносит ей временную сменную одежду. Вилма вздыхает. Отворачивается, расстегивает и снимает форменную рубашку, оставаясь только в светлой нижней. Служанка тянется за рубашкой, чтобы ее подхватить.
— Э, нет, — оборачивается на нее Вилма.
— Но… Пыльная, я почищу.
— Нет. Это — моя пыль, и я буду ее носить.
Она же не какая-то нежная барышня, за которой нужно вытирать каждую соплю.
Она из чистой вредности спустится к завтраку с Ротшильдами в этой самой пыльной форменной рубашке. И обязательно некуртуазно положит свою шляпу со звездой шерифа на самую середину стола.
Потому что может.
К завтраку у Ротшильдов Вилма действительно спускается в своей шерифской форме, наглухо игнорируя принесенное с утра служанкой платье. Нет, Вилма могла бы надеть его. Время от времени она даже носит платья. Пускай с самой юности протестно отказывалась это делать на постоянной основе. Тогда ей очень не хотелось, чтобы в ней видели такую же, как все, девицу, которую нужно еще и замуж пристраивать.
Но прямо сейчас она всем своим видом стремится показать Соломону, как он был не прав, выкрав ее с порога дома и притащив к себе.
— С добрым утром, миссис Ротшильд, — кивает она матери Соломона. — Мисс Ротшильд, — оборачивается уже к его сестре. — Соломон.
Взгляд на нем Вилма надолго не задерживает. Просто садится за стол, подтягивает к себе чашку с кофе и молочник со сливками. Почти жизнерадостно улыбается миссис Илане Ротшильд, которая при виде ее как-то бледнеет.
— Соломон, ты не предупреждал, что у нас будут гости, — замечает Илана. Голос ее неприятно скрипит.
— О, не переживайте, — тут же встревает Вилма, не давая Соломону и рта раскрыть. — Я надолго не задержусь. Хотя ночка с вашим сыном у нас была, конечно, жаркая. Кто знает, как обернется.
Она неприлично громко смеется.
— Вилма, пожалуйста, — обращается к ней Соломон.
— А что? — она хлопает ресницами совершенно невинно. И снова смотрит на Илану. — Я, знаете, считаю, что мужчины в наше время перестали брать ответственность за свои поступки. Да что там. Вот мой покойный папаша только и мог, что вырезать какие-то игрушки у себя в сарае, но не общаться с семьей.
Покойный папаша был со странностями. Но в целом, конечно, безобидным. И на Вилму никогда особенно не давил. Что не помешало ей заразиться личными протестными настроениями. Возможно, как раз именно из-за этого.
Что, впрочем, тоже сейчас уже не важно.