— Плохо, — соглашалась я. — Ты уж ещё поживи. Внуков надо покачать.
— И покачаю! Ну и пусть ноги не ходят, руки-то есть? Ты не думай, что я бесполезная. Я помогать тебе буду, как сумею. Ты не бросай меня только, Олтушка…
— Ну, конечно, не брошу. Куда я без тебя, тёть Сати?
А иногда, пока я перешивала для себя платье или суетилась у печи, тётка говорила приглушённо:
— Я живу, чтобы всех их помнить. Поминать… по именам всех назвать перед свечкой… Ланки Кебила и пара её, Кер Тардаш, тятя Олацин Кебила, матушка наша Тарали Дра и сестра её Ласса Дра, матушка их Фе Ламероки и сестра её Ки Ламероки, храмовница волею Полуночи… молитву зачесть… и по именам, по лицам: Ланки Кебила и пара её…
Так она могла бормотать снова и снова целый час, кивая маленькому рукописному портрету храмовницы Ки, который она хранила под подушкой. Узловатые пальцы то гладили потемневшее дерево, то перебирали неровные ряды вязания.
Это было второе развлечение тётки после радио. Когда-то она вязала спицами и была в этом деле мастерицей: из-под её руки выходили ажурные, нежные узоры и тёплые пушистые свитера с цветными узорами на груди. Когда тётка слегла, её левая рука скрючилась и ослабла, стало трудно справляться со спицами, и она взялась за крючок. С каждым годом изделия становились всё проще, и вот теперь она кое-как, подслеповато щурясь, вязала простые квадраты, которые я должна была сшить потом в большой плед на зиму.
— Помру, — мрачно говорила тётка Сати, пока я обтирала пергаментную кожу влажной тряпицей. — Хоть отдохнёшь, мужика заведёшь. Простое женское счастье, Олтушка, это всем бабам нужно…
Иногда мы созванивались с Гаем, и я предлагала ему приехать в Марпери хоть на праздники, с парой и детьми. Но дорога была неблизкая, а дом — совсем маленький и протапливался плохо; куда в него с семьёй?
Он был прав, конечно. К тому же, раз в пару месяцев он присылал денег, по целой сотне, и я заказывала в магазине привозные фрукты вроде яркого оранжево-красного граната или сладких яблок, какие росли только в Доле.
Это всё было давно привычное: жизнь как жизнь. Но порой, когда становилось совсем уж тошно, я давала себе волю — и забиралась по промёрзшему склону, через редкий грязный снег и хрусткий лёд, укрывший комковатую слякоть, на площадку. Там стелила на бревно шерстяной платок, прислонялась спиной к мраморному мечу, закрывала глаза и говорила:
— Однажды Тощий Кияк захотел знать, отчего среди зверей-судеб не бывает паука…
У нас с лунным установились странные отношения. Мы разговаривали с ним ни о чём и обо всём сразу. Я приносила книги — всякие, каждый раз удивляя своим выбором старушку-библиотекаря, — и мы читали их по очереди: то брошюру клуба радиолюбителей с принципиальной схемой детекторного приёмника, то сборник адаптированных сказок Колдовских островов, то приключенческие романы. Больше всего Дезире понравилась почему-то детская энциклопедия по биологии, в которой рассказывалось в числе прочего про жителей открытых вод, от морских чудовищ до альбатросов.
— Ты выглядишь не очень, — без реверансов говорил лунный, когда я легонько стучалась затылком о меч. По правде, он не мог видеть меня с этого ракурса. — Устала?
— Не выспалась, — жаловалась я. — Тётка кашляла всю ночь.
На все мои проблемы у лунного имелось своё решение. Он придумывал их на ходу, даже не особенно задумываясь, и это было одновременно приятно и иногда немного чересчур. Скажем, от кашля он предложил колдуна из Сендагилея, потом врача попроще, а ещё микстуру из шалфея, сырое яйцо и беруши, и каждый раз я надолго задумывалась и сидела, хмурясь и кутаясь в стёганку.
Наверное, можно сказать, что он стал моим другом. Он охотно болтал со мной про платья, слушал сказки Леса, рассказывал свои и даже не казался странным, — пока не говорил вдруг что-нибудь вроде:
— Может быть, для твоей тёти и правда было бы лучше уйти дальше.
Я уже знала, что «уйти дальше» лунный использовал вместо «умереть», и тут же вскинулась:
— Не говори так. Я люблю её, и она заслужила…
— Так вы обе не очень-то счастливы. Если её не будет, сумма счастья…
— Сумма? Какая ещё сумма? Она человек! И ты не можешь так…
— Ладно, — несколько озадаченно сказал Дезире. — Как скажешь. Наверное, я уже не очень понимаю, как устроены люди. Объясни?
А ещё однажды меня нашла лунная девочка. Она заглянула жёлтым глазом в конфетный фантик, на котором была нарисована круглощёкая румяная девица в платке с кистями, и очень обрадовалась:
— О! Вот ты где!