Елизарова говорила сложно, но я ее понял.
— Да ну тебя. Очень даже надо. Надо.
— Я не буду с тобой трахаться, Исаев. — Таким тоном освещают скучные политические события.
— У меня для тебя плохие новости, Елизарова.
Она смотрела на меня с выражением, с каким обычно смотрят на карлика — со смесью жалости и любопытства.
— Ма-а-арк, — Светка нарисовалась в коридоре. Я глянул на часы: пять минут восьмого. — Ты идешь?
Елизарова достала из кармана зеркало, демонстративно начала поправлять волосы и воротник блузки.
— Предохраняйтесь, Елизарова, — я хрустнул суставами и пошел к Дубравиной. — Аминь.
Я обнял ее за плечи, притянул к себе и, напоследок смерив Елизарову взглядом (надеюсь, полным превосходства взглядом), свалил заниматься с отстающими.
***
— Она хоть что-нибудь усвоила из твоих объяснений?
Псарь, который сам вчера занимался отнюдь не уроками, лыбился и с садистским удовольствием следил за потугами Прогноза освоить наипростейшую формулу перемены цвета.
— А как же. Я доходчиво объяснял, а она все время повторяла «а-а-а» и «о-о-о, Марк». Поняла, стало быть.
Мы ржали в голос; в кабинете стоял такой шум, что никто не просек. Пока Псарь задирал юбку Злате, а Селиверстов поучал Свиззаровского, я написал на клочке бумаги: «Ты забыла у меня трусы» и совсем уже было собрался отправить птичкой Светке, но меня отвлек Родя-двадцать-сантиметров. Ну, всем понятно, что Родиона прозвали так из-за большого члена. Года два назад мы все обоссывались от зависти, а потом доперли, что, кроме размера и полутора метров роста в прыжке, у Роди нет ничего, что могло бы привлечь мало-мальски симпатичную пташку. Хотя хрен у него, повторюсь, смахивает на биту для крылатлона, я б от такого не отказался. Сам Родя своего прозвища жутко стеснялся, бледнел и краснел (в зависимости от времени года), он еще заикался к тому же, в общем, ходячее недоразумение, которому по ошибке достался годный хер.
— М-м-марк, н-не пом-можешь мне?
— Да без проблем. — Я пихнул Прогноза, сунул ему записку и велел: — Передай, — а сам повернулся к двадцатисантиметровому Роде.
Пока суть да дело, записка пошла по аудитории. Родя открывал и закрывал рот, не успевая за объяснениями; девчонки, сунувшие длинный нос в мое послание Светке, хихикали, зануда Колосов покачал башкой, Злата, повернувшись ко мне, покрутила пальцем у виска и в образовавшейся на секунду тишине громко заявила: «Ева, тебе тут письмо от Исаева!»
Я вылупился как конченный тормоз, Елизарова успела развернуть клочок, прочла, странно глянула на меня и, усмехнувшись, протянула листок Светке:
— Это не мне, Злат. Дубравина, держи.
— Ты не сказал, кому именно передать, — оправдывался Леха, пока я бил его после пары.
— Ты мудила, Прогноз, вот ты кто.
— Ты слишком суров, Эмиссар, — Псарь хлопнул меня по спине, — Леха туповат, но он же не специально.
Я отряхнул Прогноза от пыли и подумал, что Гордей возможно прав. В записке ведь не было важных государственных тайн. И я, в самом деле, не уточнил адресата.
— Ладно, ты прощен. Но на флороведении таскаешь навоз, Прогноз.
Он, кажется, обрадовался.
У теплиц топтались почти все наши девчонки в компании Севы Свиззаровского, «дамского угодника» и старосты Каэрмунка. Флороведение я любил только за то, что у теплиц можно было покурить. В Виридаре особо не покуришь: днем приходится тащиться в туалет, вечером можно в общаге, но опять же, выползет из спальни какая-нибудь Маркова и нудит: «Воняе-е-ет». И это нам говорит человек, каждый день выливающий на себя по склянке блевотно-приторных духов. Сама Миленка не курит и вечно жалуется, что в спальне тоже не продохнуть.
— Эй, Чернорецкий, дай мне тоже! — крикнула Чумакова, пританцовывая на месте от ледяного ветра.
— А ты мне дашь, дорогая? — присвистнул Чернорецкий с зажатой в зубах сигаретой.
— Не в этой жизни, — Челси обхватила себя руками и попрыгала на месте. Сиськи прыгали вместе с ней, Псарь чуть шею не свернул.
Он, без шуток, не прочь ей вставить, но, с другой стороны, если не даст — не расстроится.
Елизарова с Миленой прижались друг к другу и обнялись, как будто напрочь забыли про палочки. Рисовались.
— Согреть? — расхрабрился Свиззаровский, подходя ближе и выпячивая вперед грудь.
— Жопу себе погрей, — я с удовольствием вдохнул дым, привычно ощущая, как в черепушке становится мутно. — Елизаровой и Марковой пора вспомнить, что они умеют колдовать. На каком там курсе изучают температурные формулы? На первом?