— А ты попробуй, — все так же ровно парирую, а сам руки ей на талию отпускаю.
Вроде и учить ее надо, а мне вся эта возня так по кайфу, что отпускать ее от себя не хочется. Но тут громким басом в голове проносится угроза Роднина о том, что он отчислит девчонку, и я сразу перестаю ловить блажь и сосредотачиваюсь на результате.
— Когда я была маленькая, у меня была пищевая аллергия. То есть я не могла есть определенные продукты. Но с годами эта проблема переросла в астму, которая время от времени пытается меня убить.
— И что нет никаких лекарств? — вот не верю, что в двадцать первом веке нет возможностей побороть эту ерунду.
Яся мнется какое-то время. Но потом нехотя отвечает:
— Лекарства, которые облегчают мне жизнь, позволяя жить практически как здоровый человек, есть. Только они дорогостоящие и в России не производятся. В Дрездене я подходила под специальную социальную программу, благодаря которой получала эти препараты. Но здесь их нет, и за три месяца я откатилась снова к рецидивам.
— Ты хочешь сказать, что твоя семья, рискуя твоим здоровьем, все равно переехала сюда, несмотря на то, что ты теряла эту свою социальную программу?
Яся вдруг так нервничать начинает, что отпускает руки с моей шеи в воду, совершенно не обращая на это внимание. Если бы я не держал ее в воде, она бы точняком пошла ко дну. Но девчонка так переживает, что, ничего не замечая, опускает ресницы и судорожно выдыхает:
— Мама, конечно же, не хотела уезжать, но Бруно… мой отчим, был непреклонен. Ему здесь предложили хорошую должность, и он просто не оставил нам выбора.
— Ясно, — хотя ни хрена мне не ясно.
Когда Ясинья произносит имя своего отчима, там явно сквозит неприятие, и мое желание узнать о ней как можно больше только возрастает. Потом, решив рискнуть, я тихонько разжимаю руки и Яся, как торпеда, выпущенная с подводной лодки, улькает вниз.
Вот как ее учить? Когда она даже элементарно на воде держаться не может!
Тут же вытаскиваю. Отплевывается. Снова в шею мне вцепляется и ногами овивает. Это так волнительно, мне кажется, что реально начинаю рассматривать возможность оставаться в бассейне вечно. Но здравый смысл и народ, который тихонько подтягивается на тренировку, спутывают мне все карты.
— Ладно, — командую я и занимаю одну дорожку, чтобы не мешать другим заниматься. — Будем пробовать учиться держаться на воде.
— Лучше сразу утопи меня, чтобы не мучиться, — как обиженный ребенок, сопит Яся и шмыгает носом.
— Не раскисай, боец, — со смехом выдыхаю, уж больно уморительно она выглядит в своих стенаниях. — Будем учиться по методе моего деда…
— Ой, нет. Если это сразу закинуть меня на глубину и смыться, то это точно не мой вариант, — тут же голосит Яся и снова ползет мне на голову.
— Успокойся! — гаркаю весьма решительно и, дождавшись ее полной концентрации, спокойно продолжаю, — такое тоже дед практиковал, но мы так делать не будем. Смотри, до бортика примерно четыре метра. Ты ложишься на спину. Ровно только! И смотришь на потолок. Зуб даю, что не утонешь, если не будешь по сторонам смотреть.
— А ты? — в панике сразу тарабанит Ясинья.
— А я, Сверчкова, — буду тебя снизу страховать.
После того, как по фамилии ее называю, она даже успокаивается и головой кивает. Надо запомнить будет.
Яся на спину переворачивается, а сама меня так за руку держит, того и гляди, кость переломит. Отдираю с трудом ее пальцы и под нее подныриваю. Ну, твою мать, один в один: выдра и ее детеныш.
— Не бойся, ложись, — командую, а сам аккурат под ней, в воде, только голова на поверхности.
Ясно, что сразу, как ложится, задницу по инерции вниз тянет. Осторожно ее ногой под попу поддеваю и наверх толкаю.
— Ровно держись. В потолок смотри. Молодец. А теперь аккуратно ступнями, как ластами подгребай. Умница!