Никто не осмелился открыть рот и рискнуть привлечь к себе внимание, и это вызвало у моего отца усмешку.
— Это «нет»? Никто здесь не считает себя лучшим? — он цыкнул. — Я разочарован. Тогда какого чёрта вы все здесь делаете?
— Я лучший, — сказал Соло, лениво ухмыляясь и небрежно откидываясь на спинку стула.
— Оу? — мой отец повернулся в сторону Соло, и мне захотелось застонать. Конечно, этот парень обязательно должен был заговорить первым. У меня складывалось ощущение, что он не закончил. — И как вас зовут, лейтенант?
— Матео Морган, сэр. Вы увидите это имя на кубке в конце состязания.
Мой отец присвистнул.
— Смелое заявление. Вы все согласны, что лейтенант Морган лучший из вас?
Где-то в кабинете кто-то фыркнул, и резкий взгляд отца мгновенно нашёл обладателя этого звука. Юта.
— Не думаю, что кто-либо в этом кабинете согласился бы с этим заявлением, сэр, — сказал Юта. — Особенно после, эм, инцидента на прошлой неделе.
— Инцидента?
— Да, сэр. Небесный… рисунок.
— Ааа, — мой отец вернул взгляд на Соло, который гордо улыбался. — Значит, это вы небесный Микеланджело. Соло, верно?
— Это я, сэр. Хотя, если мы говорим об отвязных художниках, я предпочитаю Леонардо.
Вокруг раздались смешки, а взгляд моего отца стал жёстче.
— В тот день вашим партнёром был Пантера, правильно?
При звуке моего имени, несколько пар глаз устремились в мою сторону. Не секрет, что меня чертовски разозлило это дело с пенисом-в-небе. Но я не собирался открывать рот, пока со мной не заговорят напрямую.
С моим отцом так делать нельзя. Ни дома, ни определённо здесь, на базе.
— Это верно. Но я беру на себя полную ответственность за творчество, которое украсило калифорнийское небо в тот день. Пантера понятия не имел, какими я обладаю талантами.
Если бы мог, я бы простонал. Либо это, либо сказал бы Соло закрыть чёртов рот. Он не видел, что только копает для себя яму всё глубже и глубже? Конечно, его товарищей-стажёров могла развеселить его небольшая шалость. Но на лице моего отца отражалось только неверие. Неверие в то, что кто-то посмел говорить с ним так, как говорил Соло, и что кто-то посмел отнестись с таким неуважением не только к ВМФ, но и к самолёту за кучу миллионов долларов, на котором у них была привилегия летать.
Одна вещь, которую мой отец всегда мне внушал, это уважение к форме и ко всему, что идёт с ней в придачу. От этого он никогда не отступал.
— Скажите мне, Соло. Вы считаете, что весело выкидывать на ветер тяжело заработанные деньги налогоплательщиков этой великой страны, использовав один из самолётов, построенных для их защиты, для авантюры, которой вы покрасовались?
Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. В этот момент мне хотелось найти способ передать Соло, чтобы он закрыл рот на замок. Я слишком часто оказывался под прицелом вопросов отца, и если Соло считал, что сможет выйти из этого победителем, он чертовски ошибался.
— Я думаю, им полезно видеть, что мы знаем, что делаем в небе, и не всегда воспринимаем себя так уж серьёзно.
— И вы считаете, что достигли этого, нарисовав огромный фаллос в небе и рискнув не только своим положением здесь, в этой программе, но и положением своего партнёра?
От меня не укрылось то, как напряжённо стало в кабинете, и когда я выпрямил спину, взгляд моего отца переместился и встретился с моим.
— Не могу представить, что вы были очень рады действиям своего ведущего лётчика в тот день, лейтенант Хьюз.
И что он пытался сделать? Достаточно плохо, что он появился здесь без предупреждения и прервал одну из моих лекций, а теперь он хотел, чтобы я раскритиковал своего партнёра на глазах у всего класса?
Я был не против по собственной воле сказать Соло, что считаю его безголовым кретином. Но мне предстояло летать с этим парнем на протяжении курса, мы должны были доверять друг другу в небе, и не важно, каким идиотом я временами его считал, я не собирался сейчас бросать его на растерзание, даже ради своего отца.