Дыхание Юры, коснувшееся шеи, мурашками побежало вдоль позвоночника. Тору вздрогнул, но, заметив на себе вопросительный взгляд, сел ровно и сосредоточился на работе.
— Сначала под девяносто градусов, – Юра поставил руку в нужное положение и плавно нажал на педаль, – обводишь вокруг, чтобы выровнять контур. Потом, если нужна конусность, чуть-чуть заваливаешь вовнутрь. Не так сильно, – установка затихла. Повернувшись, Тору посмотрел на Юру: часть его лица была закрыта маской, в узких зрачках он попытался найти отражение уже знакомого мира, но видел только своё сонное лицо.
— Плавнее, – строже сказал Юра, – не ты ли меня учил быть мягче?
— Я, но…
— Без «но», Тору, – установка вновь зашумела, бор опилил пластик с куда большей плавностью – вышло что-то приближенное к образцу, – вот так. Просто расслабься и делай, что говорю. Попробуешь сам?
— Нет! – оборвал Тору. Он вцепился в Юрину руку и больше всего боялся её отпустить. – То есть…да. Но не сейчас. В следующий раз я точно сам.
Юра отодвинулся. Тору остановил его, должно быть, совсем жалкой просьбой:
— Не отпускай, – смутившись, пробормотал он, – пожалуйста. Я всё испорчу, если начну.
Юра вздохнул. В его глазах не было злости, но Тору не мог разобрать настоящих эмоций: сочувствие? Отвращение? Жалость? Презрение? Что-то очень похожее на него. Что-то… Как же правильно он всё понял: посмотрел на Юру, будто ища подтверждения. И Юра понял тоже – почти незаметно кивнул и, чуть погодя, закончил работу его рукой.
Впрочем, Тору уже не было важно, насколько выраженной была конусность унылой пластиковой культи. Хриплый голос Юры, всё ещё ощущающийся крупными мурашками под футболкой, казался куда более значимым. Живым. Настоящим. И сам Тору был настоящим.
Он даже не взглянул на убранную в рюкзак модель.
Шаг двадцать четвёртый. Затмение
— Юра, нет, – упирался Тору, – я не пойду.
— В серой было лучше? – Юра крутился у зеркала, высматривая в себе изъяны. — Так и знал. Но ладно, не так же плохо?
— Хорошо, – недовольно ответил Тору. – Пойдёшь один – и все твои.
— А мне не надо, – самодовольно сказал Юра, – но я пообещал, что ты придёшь. Хочешь выставить меня лжецом?
— Я? – возмутился Тору. – Я вообще-то сразу сказал, что не пойду. У меня нет сил. И времени. И сил. Ну не хочу я!
Через несколько минут споров он нехотя засобирался на праздник к Кире. Семейное застолье не должно было быть долгим – пара тостов, пара песен в стиле восьмедесятых и мирное прощание с пожеланиями удачного становления дел. К тому же, когда все изрядно напьются, можно будет незаметно сбежать – его явно не бросятся искать, по крайней мере, до того, как он успеет вернуться домой.
Всю дорогу Тору проспал. Кира предлагала заехать за ними или оплатить им такси, но Юра, не слушая возражений, по-джентльменски отказался. Сказал, что не дело девушке платить за двух молодых, красивых и самодостаточных парней. Зато без сил трястись в вагоне, оплакивать потраченное время и желать поскорее вернуться домой без сомнений было делом истинно благородных мужей.
Тору открыл глаза и недовольно простонал. Юра улыбался экрану телефона и что-то писал.
— Нам ещё долго, – констатировал Тору. – Потом домой столько же. И там ещё сидеть. Я помру, Юр, честно.