Поэтому он заплатил своей жизнью. Вот так просто. У нас нет времени на наглость и глупость.
Пока мои люди заканчивают уборку, я оцениваю гостей передо мной. Руки подняты вверх и стоят на коленях. Я не уверен, что должен чувствовать по этому поводу. Из обширной информации, которую имею об их семьях, это не похоже на их семейные традиции.
Покрутив вино в бокале, я, наконец, пригубил его.
— Я Константин Костов, пахан Братвы Костовых. Это мой младший брат Алексей. Сергей сказал нам, что у вас есть информация о Наташе. Дурак, который был с ним, решил рассказать другую историю, поэтому его больше нет с нами. Пусть это станет вашим единственным предупреждением, если вы явились сюда по другой причине..
Нет смысла давать им какие-либо другие предупреждения или извинения. У меня нет времени на подобные глупости. Я ухмыляюсь, глядя на их растерянные глаза.
— Вы уже испугались за свои жизни? Я поймал вас на лжи?
Тот, кого зовут Деклан, смеется.
— Я не боюсь смерти. Просто в шоке, чувак. Настоящее имя Бетани — Наташа? Ни хрена себе.
Я откидываюсь на стуле.
— Да. Наташа Елена Костова. Как теперь ее зовут?
— Бетани Лари Рис, — отвечает тот, кого зовут Джованни.
Я киваю и бормочу про себя. Как этой суке удалось столько лет скрываться от нас вместе с Наташей? Мой гнев разгорается, и, к счастью, мой брат начинает свои обычные болтливые выходки, мелкий засранец.
— Сергей сказал, что у тебя есть доказательство того, что сестра-близнец жива, верно? — Джованни кивает. — Ну… Принеси это дерьмо сюда! Я должен увидеть, правда ли это моя сестра!
Джованни смотрит на меня в поисках разрешения, и я киваю ему в знак одобрения. И снова, эти семьи не из тех, кто склоняется или сдается. Так почему же эти трое так покорны? Когда Джованни передает Алексею телефон, то говорит ему, чтобы тот провел пальцем вправо, чтобы увидеть все фотографии. Алексей возбужденно придвигает свой стул поближе ко мне и поворачивает к нам экран. Когда появляется первая фотография, мое сердце на мгновение замирает.
Мое маленькое солнышко. Мое солнышко.
Я слышу громкий вздох брата, когда он начинает медленно прокручивать фотографии. Мое сердце разбивается на миллион осколков, а в душе зарождается слепая ярость. По мере просмотра фотографий замечаю, что на многих из них сделаны с большими промежутками времени. Не успеваю оглянуться, как передо мной уже фотографии удивительной взрослой женщины. Глаза у нее такие же, как у нас и нашего отца. Ее красота — это отдельное царство. Слезы быстро скапливаются в моих глазах, и я позволяю им упасть, сжимая кулаки.
— Мне было тринадцать, когда мать Алексея и Наташи забрала ее от нас. Поездка в Нью-Йорк за покупками для детей была ее оправданием. Отец потребовал, чтобы они взяли с собой всю охрану, а она яростно отказалась, заявив, что не может справиться с подавляющим чувством нахождения в клетке. Он нехотя согласилась. Я помню, как моя младшая сестра плакала в тот день, когда они уехали. Они с Алексеем были неразлучны и обожали меня так же, как я обожал их.
Я помню, как мы с отцом делали все возможное, чтобы заставить Алексея улыбаться, уверяя его, что они скоро вернутся к Рождеству. Мы всегда отмечали американский праздник здесь, а затем летели в матушку Россию на наш традиционный праздник в январе. В тот год близнецы вошли во вкус праздника. Я помню, как мне нравилось наблюдать за тем, как мои младшие брат и сестра открывают подарки, даже больше, чем просить подарки для себя. Потом нам позвонили… — Я останавливаюсь, чтобы налить четыре пальца и быстро проглатываю его, наслаждаясь знакомым жжением, потом продолжаю:
— Случилось что-то плохое, и мы были нужны в Нью-Йорке. Я никогда не видел своего отца в таком смятении, как в тот день. Мы оказались в Нью-Йорке через пять часов. Единственный охранник, которого мать разрешила взять с собой, был в больнице, когда мы приехали. Она напоила его утренним кофе и чуть не убила. Отец и его команда прочесывали улицы в течение нескольких дней. Он даже оказывал услуги и прощал долги, чтобы найти их. Хотя он всегда любил Алексея и маму больше всего на свете, Наташа была его маленьким лучиком солнца. Его огненная крошка, которая держала его сердце в своих крошечных пальчиках.