Я стону в его объятиях, и жар заливает мою киску. Жар и острая сладкая боль. Я упираюсь одной рукой в приборную панель, а другой в крышу машины и прерывисто дышу. Я хочу прикоснуться к Лазу и узнать, так ли хороши его мускулы, как выглядят, но я не осмеливаюсь прикоснуться к нему, потому что знаю, что он это сделает. Он будет чувствовать себя лучше, чем я когда-либо чувствовала раньше, и я не смогу его отпустить.
Он не твой , отчаянно напоминаю я себе.
Не трогай его, потому что он не твой .
— Как зовут этого парня? — уговаривающе бормочет он, проводя своим мягким языком по моим соскам. — Тот, кто сделал снимок. Я не буду делать ничего сумасшедшего. Я просто заставлю его удалить фото. Ты этого хочешь, не так ли, Бэмби?
Боже мой, я могу кончить только от его языка на моих сиськах. Мой пульс бешено колотится, и я прижимаю потную руку к приборной панели, пытаясь думать. Он действительно не сделает ничего безумного? Но все, что делает Лаз, безумно, включая то, что он делает со мной прямо сейчас. — Я тебе не доверяю.
Он берет сосок в рот и сосет меня. Жестко. — Кто, я?
О, блядь .
— Ты женился на моей маме четыре недели назад, а теперь ты… . . теперь ты . . .
Я чувствую, как он улыбается моей чувствительной плоти. — Сейчас я получаю самое большое удовольствие за последние годы. Я живу под одной крышей с возбужденной маленькой сучкой, которая жаждала моего члена в тот момент, когда я встретил ее. У нее самые красивые глаза, которые я когда-либо видел, и звук ее стонов моего имени, пока я трахаю ее сладкую киску, - это все, что я хочу на Рождество.
Он медленными поцелуями целует меня в шею, и, как похотливая маленькая сучка, которой он меня называет, я обнажаю для него горло. Я не хотела его в первый момент, когда я увидел его. Я была просто гиперактивна в тот момент, когда он вошел в комнату со своей ухмылкой и такими мускулами. Я уловила энергию этого большого члена, как будто моя киска внезапно превратилась в чертов радар. Чем больше я пыталась игнорировать его, тем яростнее он вторгался в мои мысли.
Теперь мы в его машине, и мои сиськи в его больших теплых руках, пока он целует меня в горло. Как, черт возьми, это произошло?
Лаз отстраняется, и наши лица оказываются в нескольких дюймах друг от друга. Шрам в уголке его рта манит меня поцеловать его, в то время как остальной мир кажется мне очень далеким.
— Скажи мне, Бэмби, — бормочет Лаз, дразня мои губы, но не касаясь их своими. — Скажи мне, кто тебя обидел, и тебе больше никогда не придется о нем беспокоиться.
— Тебя волнует, что какой-то мальчик мучает меня, когда мучить меня — твое любимое занятие?
Злая улыбка касается его губ. — Я не мучаю тебя. Это прелюдия.
Он смотрит поверх наших голов на мою ладонь, прижатую к крыше его машины.
— Почему ты не прикасаешься ко мне?
Я не хочу знать, что он чувствует. Я не хочу снова и снова воспроизводить ощущение его под своими руками, пока я лежу в своей постели в темноте, яростно потирая свой клитор.
Лаз заправляет прядь моих волос за ухо. —
Бэмби, не смотри так испуганно. Я болтливая сволочь, но я не собираюсь бежать и никому об этом рассказывать. Ты думаешь, я хочу навлечь на себя гнев Бьянки, сказав им, что я балуюсь со своей падчерицей?
Он улыбается шире, его белые блестящие клыки сверкают. — Так прикоснись ко мне.
Неа. Это ловушка. Он касается моего тела. Я касаюсь его. Он целует меня. Следующее, что я помню, это то, что я сижу на заднем сиденье его машины, а он выбивает из меня живые нотки. Еще одно ужасное решение.
Я тяжело сглатываю. — Давай просто пойдем домой.
Лаз берет пригоршню моей футболки, стаскивает ее вниз и осторожно надевает обратно на ребра. Он откидывается на спинку кресла, и, наконец, я снова могу дышать. — Нет, пока ты не дашь мне это имя.
Мир устремляется назад. Ебена мать. Как он так распоряжается сто десятью процентами моего внимания?
— Не беспокойся об этом. Мне уже все равно.
Выражение Лаз темнеет.
— У тебя на щеке красная отметина, Бэмби. Я чертовски в ярости. Либо мы идем домой, и я надеру твою маму за то, что она его туда положила, либо ты позволишь мне выплеснуть все это на ублюдка, который вообще устроил все это дерьмо.