Сева глубоко вздыхает и оставшиеся двадцать минут урока вместо того, чтобы вникать в правило Ленца, пускает флюиды и слюни в сторону Новенькой и что-то задумчиво чиркает на полях тетради.
**
Тот же день, после уроков. Промокшее школьное крыльцо. Ядовитые солнечные блики в лужах.
Я с тоской смотрю на хитросплетение их пальцев в ожидании, пока они, эти пальцы, наконец разомкнутся.
— Ну всё, я пошёл, — бормочет Сева Петровне прямо в распухшие от поцелуев губы.
На что она в триста тридцать третий раз раскидывает свои крылья и со вздохом виснет на его могучей шее. Меня начинает тошнить.
Сдерживаюсь из последних сил и всё-таки пытаюсь ускорить их прощание.
— Лан, Натали, до завтра, мы погнали.
— Да, всё, — поддакивает Сева. — Нам пора.
— Ню ляаадно, — сюсюкает Петровна. — До вечера. Ты зайдёшь за мной вечером? Я буду ждать тебя. Очень-очень…
Отворачиваюсь, пережидаю очередную волну вспарывающих мою психику и будоражащих пищеварительный тракт влажных чмоков и случайно сталкиваюсь взглядом с Новенькой.
И ясно вижу огорчение или разочарование в её глазах.
Не знаю, что за неведомые силы дёргают меня сделать это, но уже в следующую секунду я торчу рядом с ней, прямо напротив, загораживаю влюблённую парочку своим лучезарным аверсом.
— Ну чё, как, прошёл язык?
Замечаю, как она пытается рассмотреть, что происходит за моей спиной, но, насколько возможно, не позволяю ей этого сделать.
— Прошёл, — отвечает она, наконец взглянув на меня хмуро. — А ты что, хотел извиниться?
— Извиниться? — усмехаюсь я. — Разве я виноват, что у вас, мадам, с глазами косяк? Или с руками, я не доктор, диагнозы не ставлю…
Её милое личико снова некрасиво перекашивает, и она решает в который раз оборвать нашу задушевную беседу:
— Всё ясно. Ну и чудесно, тогда пока!
И намеревается снова смыться, но я, сам не осознавая конечной цели завладевшего мной приступа самопожертвования, опять её останавливаю.
— Знаешь, если бы ты была чуток подружелюбнее, я бы познакомил тебя со своей младшей сестрёнкой Лялей.
— Что?! — она внезапно начинает смеяться. — С какой ещё Лялей? Это ещё зачем?
— Не зачем, а почему. Она классная. Тебе бы понравилась. Но вряд ли ты такая понравишься ей.
— Какая такая?! Ты вообще, почему меня оскорбляешь? Сначала бьёт, потом ещё оскорбляет…
— Вообще-то я вас не бил, а спас...
— Вообще-то, я ВАС об этом не просила!.. — Походу, я опять её разозлил. — И почему ты всё время лезешь ко мне? Что тебе вообще от меня нужно?
— Влюбился! — на той же ноте выдаю я.
Кароч, тушите свет…
На крайней моей фразе, которую, если по-честному, только в рамочку да под чёрную ленту, остолбеневшая от такого нежданчика собеседница перестаёт наконец вопить, как потерпевшая, и несколько секунд мы просто тупо таращимся друг на друга.
Но потом, по её переметнувшемуся взгляду и дыханию за спиной я понимаю, что мой перл дошёл не только до её ушей.
Глава 3
*Она*
— Влюбился! — бросает самый бесячий из всех когда-либо известных мне парней, глядя на меня так, что сердце звенит от напряжения.
И я смотрю на него, поражённая не столько резким, хотя вряд ли правдивым, высказываем, сколько взглядом — снова таким же, как у раздевалки, перед физ-рой: серьёзным, тёплым, каким-то обволакивающим и одновременно цепляющим…
Но подоспевший к нам Артём мгновенно выводит Клоуна из несвойственного ему состояния.
— Сева! — резко восклицает Клоун.
Громко и уверенно, по обыкновению задрав голову кверху и тут же забросив на Артёма руку.
— Наконец-то! Я опух тебя ждать! Ну чё, погнали?