— Это тебе подарок к Восьмому марта, — ничуть не смутился, а тем паче не испугался Грибанов.
— Я не беру взятки! — Лагутин подцепил конверт двумя пальцами и, словно червяка, отшвырнул на противоположную часть стола, чуть ли не в руки кооператору.
Это было правдой. Ни тогда, ни в последующие годы Лагутин ни разу не позволили себе принять взятку — ни в виде денег, ни в виде особо дорогого подарка. Конечно, в начале приватизации он кое в чем поучаствовал и кое что заполучил — в полном соответствии с тогдашними законами, но не напрямую, через жену и брата, и без наглости, в меру, не вызывая впоследствии никаких нареканий. Этой "меры" ему, отнюдь не жадному до шикарной жизни, не имеющему детей, а соответственно, наследников, вполне хватало для комфортного существования без оглядки на чиновничью зарплату и без грустных дум по поводу дальнейшей старости. Но что касалось взяток… Это было табу.
Нет, им руководила отнюдь не высокая мораль. И не страх разоблачения. Им руководил жесткий и тщательно обдуманный принцип.
Он много раз видел, как благодаря власти обретаются деньги. И он много раз видел, как потом деньги начинают командовать властью. Он был совершенно уверен: достаточно польститься даже на рубль, и тот, кто дал этот рубль, тут же начнет диктовать свои условия. Взятка становилась крючком, на который подцеплялась подчас весьма крупная рыба, и эта рыба была вынуждена тащиться за крючком, который дергал ушлый рыболов. Рыболов мог позволить рыбе свободно плавать, а мог выдернуть на берег, заставив бить хвостом о землю.
Лагутин отнюдь не был равнодушен к деньгам. Но истинную любовь он испытывал только к власти. Пусть ограниченной определенными границами, но абсолютной и неоспоримой в рамках этих границ.
— Я не продаюсь, — произнес Лагутин непререкаемым тоном.
— Ну и зря, — пожал плечами Грибанов и ушел, не попрощавшись.
А через десять дней в самой острой и популярной местной газете появилась критическая статья о бюрократической волоките, чиновничьем произволе и зажиме кооперативного движения с четким указанием фамилии главного виновника. Подписана была статья председателем кооператива "Город". То были времена, когда печатное слово еще воспринималось очень серьезно, и Лагутину пришлось давать объяснения — с его точки зрения, весьма унизительные. Про взятку он, впрочем, предусмотрительно умолчал.
В последующие годы пути Лагутина и Грибанова пересекались многократно, а отношения вполне укладывались в определение "холодная война". Высокопоставленный чиновник время от времени включал "административный механизм", тормозящий то или иное дело богатого бизнесмена, а бизнесмен открыто демонстрировал полное пренебрежение к чиновнику. Каждый нашел самое уязвимое место противника и стрелял туда снайперскими выстрелами. Однако счет между ними сохранялся ничейный.
Когда возник проект строительства конгресс-холла, Лагутин понял, что настал его звездный час, потому как участие в этом престижном и дорогом проекте явно обещало стать звездным часом Грибанова. Поскольку деньги должны были идти через Федеральное инвестиционное агентство, у президента компании "Город" имелся лишь один путь — через региональное представительство.
На сей раз Лагутин не собирался чинить препятствия. Совсем наоборот. Он хорошо всё продумал, заготовил аргументы, спланировал действия и был почти уверен, что произойдет именно так, как надо. Грибанов получит наилучшее экспертное заключение да плюс к тому другую реальную помощь, но прежде придет к Лагутину на поклон и станет вокруг него кружить, и будет чётко знать, кому он обязан, и все, кому надо, это тоже узнают.
Виктор Эдуардович облагодетельствует Александра Дмитриевича, не взяв, разумеется, за услугу ни копейки, и Грибанов будет полной ложкой хлебать это благодеяние, никуда не денется.
Однако всё вывернулось не в ту сторону. Грибанов, вцепившись в идею строительства конгресс-холла, даже на пороге регионального представительства не появился. Он действительно принялся и кланяться, и кружить, но где-то в Москве, в местах для Лагутина труднодоступных и неподвластных, а в итоге… Это был как раз тот самый случай, когда Виктору Эдуардовичу приходилось признать свое поражение.
…Из Москвы он улетел вечером — в Новосибирск прилетел ранним утром.
В Москве было тепло, сухо и пахло летом — в Новосибирске было холодно, дождливо и пахло осенью.
В Москве его никто не ждал. Даже с Мишаниным поужинать не удалось.
В Новосибирске его встречал Антон Федорович Ряшенцев. Некогда надежный завотделом обкома комсомола и уже много лет — верный помощник, человек на все руки и на все случаи.