- Тимофей! – громко окликнула слугу, стоявшего за дверью, хозяйка кабинета. – Барышню в подвал, - распорядилась она, как только слуга появился на пороге. – Посидит на хлебе и воде, глядишь поумнеет.
- Да, как вы смеете?! – возмутилась девушка, пытаясь оттолкнуть от себя здоровяка-лакея.
Впрочем, её сопротивление ни к чему не привело. Не обращая внимания на гневные реплики и попытки барышни ударить его, лакей с лёгкостью подхватил девицу, взвалил на плечо и вышел из кабинета хозяйки. Алёна попыталась поднять шум в коридоре, но тогда слуга madame Жози попросту заткнул ей рот широкой ладонью и невозмутимо продолжил свой путь.
Вскоре Алёна оказалась в тесном помещении, всё убранство которого составлял деревянный топчан, покрытый тощим матрасом, колченогий табурет и ночная ваза в углу. Сбросив девицу на топчан, Тимофей вышел и запер окованную железом дверь. Алёна тотчас вскочила с жёсткого ложа и кинулась к двери, она стучала по ней кулаками, пинала ногами, кричала до тех пор, пока в горле не запершило, но всё оказалось совершенно напрасно. Никто не пришёл на шум, и вскоре пленница совершенно обессилела. Забравшись с ногами на топчан, девушка обхватила руками колени и уставилась на единственное забранное решёткой маленькое оконце под самым потолком. «Господи! Ну, кто меня за язык тянул?! - устало вздохнула она, окидывая тоскливым взглядом стены своего узилища. – Нет, чтобы промолчать и побыстрее покинуть это ужасное место, так надобно было высказаться!»
Вскоре к страху от неизвестности своего положения прибавились муки голода, ведь с самого утра у неё и маковой росинки во рту не было. Размазывая по щекам слёзы, девушка принялась мерить шагами темницу. Устав ходить, она присела. Свет за оконцем потускнел, видимо, на город опустились сумерки, а там и совсем стемнело. Помещение, где она находилась, погрузилось во мрак. В темноте слух Алёны чрезвычайно обострился. То ей слышался плеск воды, что было неудивительно, ведь дом стоял на берегу Мойки, то тихий шорох, будто кто-то скребся за стеной. «Крысы!» - охватившая её паника, словно пружиной подбросила с места.
За дверью послышался скрежет отодвигаемого засова. Освещая себе путь керосиновой лампой, вошёл Тимофей, которого Алёна уже мысленно окрестила тюремщиком. Лакей поставил на пол фонарь и водрузил на табурет кувшин, прикрытый ломтём ситного хлеба. Как оказалась, отдав распоряжение посадить её на хлеб и на воду, хозяйка выражалась отнюдь не фигурально.