Тем временем армянин ныряет к моим ногам. И валит меня вниз. Мы перекатываемся по бетону. Я слышу безошибочный звук открывающегося ножа. Не успев поднять взгляд, я хватаю армянина за рубашку и поднимаю вверх, швыряя в сторону Сибири. Клинок Сибири вонзается в руку его друга, но он снова выдергивает его и бежит на меня, замахиваясь ножом мне в лицо.
Я поднимаю руку. Лезвие разрезает мою кожаную куртку, как полотно. Он пронзает плоть моего предплечья, оставляя длинную рану до кости. Я чувствую, как кровь стекает вниз, капает с моих пальцев.
Тем временем Кастет и Тату кричат и катаются вокруг, пытаясь потушить пламя. Но все, что они делают — это скатываются в лужу бензина, разбрызгивая его вокруг и распространяя огонь.
Армянин согнулся вдвое. Я ударяю его коленом по лицу и бью кулаками по затылку. Сибирь снова замахивается клинком мне в лицо, и я отшатываюсь, кончик ножа рассекает мою правую щеку. Я бросаюсь на Сибирь, хватая его руку с ножом за запястье. Моя рука скользкая от крови, и ее трудно удержать. Я снова и снова бью его левым кулаком, и он делает то же самое, одновременно напрягаясь, чтобы вонзить лезвие мне в грудь.
Я слышу свистящий звук позади себя. Это похоже на сильный ветер, несущийся по очень маленькой трубе. Боюсь, я знаю, что это значит.
Отпустив руку Сибири, я позволяю ему вонзить складной нож в мое правое плечо. Тем временем сильно ударяю его по горлу тыльной стороной ладони. Он отшатывается назад, задыхаясь.
С лезвием, все еще торчащим из моего плеча, я пригибаюсь и бегу так быстро, как только могу, прочь от бензоколонок. Я успеваю сделать всего дюжину шагов, как насос взрывается. Жар обрушивается на меня первым, как стена жидкого тепла, толкая меня сзади. Через долю секунды доносится звук — громкий, раскатистый и металлический. Я слышу его, когда лечу по воздуху, тяжело падая на бетон. Моя голова ударяется о бордюр.
Я ошеломлен и оглушен.
Мне требуется минута, чтобы даже поднять голову. Я оглядываюсь на блестящие останки огненного шара и пылающую груду металла, которая раньше была машиной Неро. Внедорожник русского также горит, как и два тела рядом с насосом. Две другие фигуры были выброшены дальше, включая Сибирь, который все еще жив. Я слышу, как он стонет.
Я подтягиваюсь к бордюру. Хватаюсь за рукоятку ножа, торчащего из моей дельтовидной мышцы, и выдергиваю лезвие. Вынимать лезвие еще больнее.
Моя рука похожа на окровавленную перчатку. Вся рука одеревенела и бесполезна.
Я чувствую, как из носа и ушей течет кровь. Несколько моих ребер, кажется, треснули, если не сломаны. Не знаю, из-за Сибири это, взрыва или приземления на землю.
Я вытаскиваю телефон из кармана. Экран разбит вдребезги. Мои часы тоже сломаны. Я понятия не имею, сколько сейчас времени — все, что я знаю, это то, что я опаздываю. Моя машина вышла из строя, и я слышу далекий вой сирен, направляющихся ко мне.
Я поднимаюсь на колени, а затем встаю, сгорбившись.
Я должен добраться до Симоны.
Я не могу поймать такси — в таком состоянии меня никто не подберет. Я мог бы украсть машину, но это только привлекло бы больше внимания.
Остается только одно. Я должен бежать.
Я начинаю хромать в сторону Линкольн-парка. Через несколько ярдов я перехожу на шаркающую трусцу. Голова раскалывается при каждом шаге. Мои ребра болят, пронзая меня с каждым вздохом.
Но я должен добраться до Симоны.
Я не могу остановиться ни на секунду.
17. Симона
Серва помогает мне улизнуть из дома. Это не так уж сложно, потому что на самом деле мы не в тюрьме. Меня больше всего беспокоит то, что я не хочу, чтобы за мной следили, потому что я хочу говорить с Данте без помех, без того, чтобы мой отец услышал или вызвал полицию.
Серва выносит огромное количество мусора в мусорные баки на заднем дворе, а затем разбрасывает его по всему внутреннему двору, с кучей разбитых стекол, подскакивающих упаковок из-под молока и катящихся банок. Когда двое охранников подбегают, чтобы помочь ей все это собрать, я ускользаю через задние ворота.
Я слышу рычание этой противной собаки, когда бегу по лужайке, но охранники держат ее на поводке, поэтому она не может преследовать меня. Слава богу за это — я никогда не видела более злого животного.