Мать Джун сама была творческой личностью, и ей нравилось смотреть, как я работаю. Она сказала мне, что у меня есть талант, о котором она мечтала десятилетиями. Несмотря на то, что она была художницей, Рейчел ни за что в жизни не смогла бы так рисовать. Это заставило нас сформировать нашу собственную маленькую особую связь. И что я получил от этого? Ужасную боль, когда мы потеряли и ее тоже.
Я рисую на холсте злыми, резкими мазками. Цвет заполняет поверхность, оттенки черного, фиолетового и красного перетекают друг в друга, как свежий, расцветающий синяк. Сейчас я вспоминаю Дав. Маленькую подружку Джун, от которой я не слышал ни звука, о которой Джун ни разу не упомянула с тех пор, как я здесь живу. Я представляю ее запертой в своей комнате, живущей со стыдом за то, что она позволила мне сделать с ней. Это делает мой член невероятно твердым, и вдохновение изливается из моих пальцев, окрашивая холст густыми брызгами цвета.
Должно быть, прошло несколько часов, когда я наконец-то отступаю, чтобы полюбоваться своей работой. Это портрет. Я даже не осознавал, что рисую ее, пока не сделал шаг назад. Дав выглядит красиво. Волосы падают ей на лицо, но шрам все еще там, видимый, открытый. Она выглядит уязвимой.
Хорошенькая.
В кои-то веки я доволен своей работой и в довольной тишине чищу кисти и палитру, прежде чем снова присоединиться к Джун внизу. Она вздрагивает, когда видит меня, наверное, снова из-за прически. Я не знаю, что на меня нашло, чтобы подстричься под Кейда. Я не хочу быть похожим на него, но это даёт мне фору, чтобы легко подкрасться к Джун и напугать ее. И это всё заставляет блядь мой член пульсировать.
Я сажусь рядом с Джун на белый кожаный диван, и она устраивается на сгибе моей руки. Я вдыхаю ее клубничный аромат, гадая, знает ли она, какой эффект производит на противоположный пол. Это касается не только меня и моего близнеца. Каждый мужчина, которого встречает Джун, хочет ее, и я, блядь, могу с точностью это утверждать, потому что каждый раз, когда они смотрят на нее, желание причинить им боль пробуждается глубоко во мне, требуя, чтобы я так и сделал. Но я был всегда хорошим. Кроме милого сувенира, который я вырезал на щеке ее подруги, я ничего не сделал, чтобы вызвать у Джун подозрения в том, кто я на самом деле, гребаный монстр, как и говорил папа.
Когда моя младшая сестренка прижимается ко мне и начинает засыпать, я смотрю на экран телевизора. Но мои мысли где угодно, только не в шоу, разыгрывающемся для нас. Я думаю о своем брате. Я наслаждаюсь тем фактом, что наконец-то одержал над ним победу. Соперничество между братьями и сестрами, это блядская подлая штука. Это разлагает мозг. И я позволил этому случиться. Но сейчас это не имеет значения, потому что я получил то, что, черт возьми, хотел. Джун в эти дни на моей гребаной руке, а не на руке Кейда.
И достаточно скоро она будет доверять мне еще больше… И я смогу причинить ей гораздо большую боль.
2,5 года назад
— Я рад видеть, что ты наконец-то поправляешься. — Мой отец улыбается, похлопывая меня по спине.
Я смотрю на него, не говоря ни слова. Прошло много времени с тех пор, как я перестал бороться с этим. Прошло чертовски много времени с тех пор, как я перестал верить, что он когда-нибудь покончит с этим. Прошли годы, и конца этому не видно. Папа полон решимости, наказывать меня за то, чего я еще не сделал.
Я всегда буду сожалеть о том дне, когда он вошел в спальню Джун и застукал меня с ее трусиками. Мне следовало быть более осторожным, но я усвоил свой гребаный урок. Я никогда не позволю никому другому увидеть тьму, которая течет по моим венам. Мой отец научил меня ценной вещи, и я буду помнить это всю оставшуюся жизнь.
— И все же, — продолжает отец. — Я думаю, мы могли бы вбить в тебя еще немного здравого смысла. А ты разве нет?
Я пристально смотрю на него, когда он поднимает свой старый, надежный ремень. Он бил меня этой штукой уже несколько гребаных лет. Кожа истирается, в некоторых местах трескается. Вид ремня навсегда останется у меня ассоциироваться с моим отцом. Ему нравиться причинять мне боль, показывать мне, кто здесь гребаный босс. Но не сегодня. Сегодня все будет по-другому.
Несмотря на то, что отец крупнее меня, я выше и сильнее. Я восполняю недостаток веса хитростью и знанием, что на этот раз я выиграю. Он даже не заметит, как я подойду. Отец так убежден, что я никогда не буду сопротивляться, но будь я проклят, если позволю своему старику победить меня в двадцать два гребаных года. И пока я сижу на том стуле, на чердаке, где в последнее время происходили избиения, я выжидаю своего часа. Я жду, пока его настороженный взгляд не обратится на меня.
Я тайком развязал веревку за спиной и освободил руки. В тот момент, когда он отводит взгляд, я встаю. На этот раз я хватаюсь за ремень, и мой отец в страхе отшатывается от меня, прежде чем зарычать мне в лицо:
— Какого черта ты делаешь?
— Противостою тебе, — шиплю я. — Ты никогда больше не ударишь меня.