Капитан притянул её к себе и обнял.
– Да, я знаю. Я видел их зимой, когда мы совершали нашу первую вылазку на берег. Это кошмарно. Я очень сожалею, что тебе пришлось стать свидетельницей такой трагедии.
– Это могли бы быть мои братья. И я. Майклу было три, когда мы прилетели сюда. Там были такие же малыши, как Майкл.
– Моя дорогая Венди. Я не знаю, как тебя утешить, но предполагаю, что никак. Знать о чём-то подобном, и быть не в силах это исправить, – тяжёлое бремя, которое навсегда накладывает отпечаток.
– Дети ведь по-настоящему умерли, да, Джеймс? Когда вы сражаетесь с ним, они тоже погибают по-настоящему?
– Венди, – Крюк отвёл её к стулу, усадил, чему она ни капли не сопротивлялась, а сам встал перед ней на колени, чтобы быть одного роста, и взял её кисти в руку, – послушай меня внимательно, если можешь. Это Нетландия. С начала времён здесь всё подчиняется детским законам. Дни короче обычных в три раза, а ночи – в четыре, согласно детскому восприятию. Еда растёт созревшая. Сон приходит быстро, и сразу глубокий. Все обитатели острова всегда бодрые, весёлые, полные энергии, у всех есть конкретная цель: быть участниками игры и выполнять свою функцию, даже если эта функция – нести зло. Всё работает так, как это происходит в мозгу ребёнка. И никто этого не замечает.
– Никто?
– Ну, не совсем «никто». Я заметил однажды, что время в сутках не поддаётся классическому измерению. И с тех пор всё, что касается лично меня, не работает: например, я страдаю бессонницей. И я никогда не весел. Я могу играть против правил, и делаю это, скажем, нападаю, когда хочу, а не когда положено. Я не могу изменить погоду или сделать ночь более длинной, но могу увести корабль в порт. Мои пираты – это грубые неотёсанные мужланы, когда остров не влияет на них, но как только мы возвращаемся, они снова превращаются в его игрушки. Они чувствуют, как взрослые, испытывают взрослые желания, но ведут себя, как положено игрушкам, если их не провоцировать.
Теперь я отвечу на твой вопрос, Венди. Мы не убили ни одного ребёнка. Детский мозг не способен представить ситуацию, где его сторона несёт реальные жизненные потери, это понимание приходит с возрастом. В то же время, враги, – вот кто умирает много и часто. Все мои пираты умерли по-настоящему. Кого-то проткнули, кого-то утопили. Кому-то отсекли руку. Я даже подозреваю, что и выжил по милости Пена. Он победил меня и скормил мерзопакостной зверюге, а потом просто мысленно достал меня из вонючего крокодильего желудка, как любимую игрушку из комода, и сделал это весьма вовремя, до того, как меня бы переварили. А может, он забыл, что убил меня, я не знаю. Он снова захотел в меня играть, и остров подчинился его желанию: пузырёк с ядом лопнул… Для меня (тут капитан снял свою роскошную шляпу, отложил её на стол и заправил волосы за левое ухо, демонстрируя ожоги от яда) всё было по-настоящему. Для него – нет.
Когда дети играют в игрушки, они могут относиться к ним бережно, если это любимые фигурки, а могут растаптывать их, калечить, ломать, пересаживать им головы и другие части тела, выкидывать или забывать навсегда. Помнишь, были у меня в команде старикашка по имени Чейз, с козлиными ногами, и ещё один тип, Макаронер, с руками наоборот? Сомневаюсь, что такими их задумала природа. Вот, что дети делают со своими игрушками. Но игрушки – это просто игрушки. Они не убивают детей.
А что касается тех несчастных малышей… я думаю, про них просто забыли и не вспомнили вовремя, как про меня. Наверное, новой команде Пен, как обычно, объявит, что это такая игра, что деток убили пираты и они как-бы умерли, и что надо их как-бы закопать. Насколько мне известно, такая схема действует, если кто-то падает с дерева и ломает шею, или погибает от нападения хищника, или ещё как-то случайно лишается жизни, – вздохнул капитан.
Венди слушала рассказ Крюка и приходила всё в больший и больший ужас. Она вспомнила, как Майкл много раз падал с неба и мог разбиться, а Питер воспринимал всё это как игру. Да и Майкл, если честно, тоже, ведь он был ещё слишком мал. Вспомнила, как они питались то взаправду, то понарошку, и для Питера это не имело совершенно никакой разницы.
– Но я убивал людей, – сказал вдруг Крюк, – по-настоящему убивал. Много.