Внутри Гардога тлела ревность, злая, сильная. Начинало играть, подавляемое годами, чувство собтсвенничества — он не позволит кому-либо у него забрать Кирсу. Нет, она вся его. Ярился на себя, на её проблеск взрослости, который она отвела не ему, на этого юнца. А когда он вклинился в беседу и увёл удивлённую родственницу, терпение его начинало трещать. Хотелось прямо тут её встряхнуть, проорать, чтобы она так больше никогда не делала. Никогда! Перед глазами вставал кровавый туман, но прикосновение к ней отгоняло страхи о том, что девушка «исчезнет». Он вёл её, держа за локоть. И девушка послушно шла следом, потому что привыкла доверять, хоть и не понимала, что особенного случилось. Рейнард довёл её до шатра, заметил насторожённого Гантрама, что неприметно стоял в толпе, и кивнул ему, призывая охранять их, чтобы никто не мешался. Не знал, что хочет сделать: спокойно отговорить Кирсу от её любознательности, поругать за инициативу и неосторожность, наконец взять положенное. Внутри кровь продолжала бурлить, а буря эмоций лишь сгущалась. В палатке он отпустил её, запахнул полог получше, отошёл подальше, принялся нервно ходить из стороны в сторону. Главное — она с ним, он увёл её подальше от всех прочих. Осталось только успокоиться, пока он окончательно не сорвался и не натворил лишнего, пораскинуть мозгами, чтобы всё изъяснить логично. Успокоиться и выдохнуть ему не дали:
— Рейнард, что случилось? — спросила обеспокоенная девушка и переступила с ноги на ногу. — Что не так?
Она так непонимающе заглянула ему в глаза, что ему захотелось недобро рассмеяться. Не так? Не так?! Он бы мог поведать, что конкретно не так. У него даже глаз задёргался, стоило ему представить, как девушке кружит голову от чужой симпатии.
Он замер, закрыл глаза, отсчитывая про себя секунды — ничего страшного, он пресёк дальнейшее. Племянница не чуяла подвоха, продолжала доверяться старшему и ждала ответа на заданный вопрос.
— Тебе не стоит так вести себя в обществе с юношами, — проговорил Рейнард и зарылся пальцами в рыжие волосы. — Не забывай о благоразумии.
— Я что-то проглядела? — Кирса принялась нервно тереть ладонь пальцами другой руки. — Мне показалось, что он хороший и честный. Что я могу просто поговорить с ним и…
— Не можешь! — крикнул мужчина и вперил в неё яростный взгляд до того, как разум успел среагировать. — Не смей вообще на кого-либо смотреть, Кирса!
Девушка опешила, глаза широко-распахнулись — дядя впервые кричал на неё. И при этом выглядел очень встревоженным, разъярённым. Она не могла объяснить его поведение. Не с того отношения, с коего привыкла воспринимать общение с ним. Выдохнув, она попыталась найти логичную опору, причину.
— Но… почему? Что такого? Мы же просто говорили, — племянница прикрыла веки с длинными ресницами, потом вскинула голову, заговорила уверенней. — Мне уже шестнадцать! И мне уже пора… влюбляться. Это же нормально, когда ещё? И я никогда вас не опозорю!
Она попыталась решительно улыбнуться, выражая свою готовность нести ответственность и понимание, но Рейнард… лишь криво и хищно поморщился и покачал головой, отрицая.
— Не сомневаюсь, потому что из шатра ты не выйдешь, — он принялся вновь мерить расстояние шагами. — Это для твоего же блага.
Она выглядела очень красивой, трогательной, он мог бы смягчиться и начать говорить более внятно, уравновешенней.
Но её тон, её попытка отстоять своё желание найти приключений на одно место или юное сердце… Мужчина сглотнул и отвёл взгляд, понимая, что его нутро отзывается на это. Не самым лучшим образом, что нужно срочно, каким-то образом успокоиться.
— Рейнард, — тихо заговорила растерянная девушка, — ты же всегда меня понимал и поддерживал. Никогда не пытался так… контролировать или мешать.
Маркграф молча всплеснул руками: кто бы, блядь, знал, как он «не пытался» контролировать девочку все эти года. Настолько «не пытался», что знал о ней всё. Буквально всё даже больше родителей. Сказать ему было нечего — он метался по шатру как зверь, и казалось, что Кирса начала нечто эдакое улавливать. На точённом лице промелькнула тень досады, возмущения и… озадаченности. Молчание становилось всё напряжённей, а старший Гардог ощущал, что эмоции всё равно пытаются прорваться. Принять не лучшую форму.