Сам же сказал — занят, дела нужно решать.
— Разбери медикаменты в подсобке, — холодно бросает Светлана Викторовна, стоит мне зайти в кабинет. — Чтобы сегодня все закончила.
— Перевязку сделает другая медсестра? — решаю уточнить.
— Какую еще перевязку? — хмурится врач, а потом понимает. — Ах это… ладно, сперва закончи со своим пациентом, потом займешься коробками.
— Хорошо.
Беру медицинскую карту и выхожу. Задерживаться наедине со Светланой Викторовной не хочу. Просто не смогу сейчас спокойно держаться, если женщина опять начнет убеждать меня быть посговорчивее.
Пациент быстро идет на поправку, и это радует. Все-таки ранения были серьезные. Но организм восстанавливается.
После осмотра делаю несколько отметок в карте, дальше приступаю к перевязке.
Если вечером кого-то доставят в тяжелом состоянии, я должна буду задержаться в медблоке. Нет, я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Но тяжелое состояние это же не всегда ножевые ранения. Это может быть и аппендицит.
Нервно мотаю головой. Ну и мысли.
А потом оборачиваюсь, будто почувствовав чужой взгляд. Вздрагиваю, увидев дверном проеме Резника. Как он умудряется так бесшумно двигаться?
Кажется, мужчина уже некоторое время за мной наблюдает. Стоит в небрежной позе, прислонившись к дверному косяку. Руки сложены на груди, голова склонена к плечу.
— Могу с ним сейчас поговорить? — спрашивает он.
— Да, — киваю. — Я закончу перевязку, и можете поговорить.
Отворачиваюсь, продолжаю работу, но чувствую, Резник продолжает меня внимательно изучать. Угрозы как от Черного не ощущаю. Только понимаю расслабляться тут нельзя. Вообще. И доверять никому нельзя тоже.
Опять вспыхивает шальная идея завести разговор с Резником.
Но что именно я ему скажу? Как?
Отметаю эту затею. Заканчиваю перевязку и оставляю заключенных вдвоем. Иду в подсобку, где меня ожидает куча коробок.
Работы много, но до вечера закончу. Даже если буду тянуть. Прикрываю глаза и морщусь.
Все. Хватит об этом думать. Еще утро. Время есть. Всякое может случиться. Если и дальше продолжу накручивать себя, лучше не станет. Механические действия хоть немного помогают отвлечься.
Распаковываю коробки, раскладываю медикаменты.
Тут со скрипом приоткрывается дверь подсобки.
— Когда его в камеру? — спрашивает Резник.
— Не знаю, — откладываю очередную пустую коробку в сторону. — Я здесь это не решаю.
Он сдвигает брови, будто размышляет о чем-то.
— Ясно, — бросает коротко.
— Состояние пациента стабильное, — прибавляю. — Я так понимаю, тут в палате никого долго не держат. Только если критический случай. Но угрозы для жизни нет, опасность миновала.
Резник медлит и вдруг переводит взгляд на меня.
— А ты чего такая? — спрашивает.
— Все нормально, — роняю тихо.
— Что нормально? — кривится и подходит ближе, продолжая меня изучать: — Глаза почему такие?
Молчу. Не знаю, что отвечать.
— Глаза красные. Опухшие, — продолжает он. — Я уже понял, в чем дело и кто тебя достает.
Напрягаюсь. Невольно обнимаю себя руками.
— Потерпи немного, — говорит Резник. — Твою проблему решу. Тут пока своих дел по горло. Закрою — и разберусь.
Не верится. Неужели он действительно готов помочь? Сам предлагает.
— Выдыхай, — усмехается. — Никто тебя не тронет. Я об этом позабочусь.
Резник выходит, а я застываю в растерянности. Чувства смешиваются. Сейчас мне и радостно от появившейся надежды, и тревожно, что вдруг не выйдет..