Драко нервно прокрутил тонкое серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки, а потом сжал зубы. Это кольцо там и останется, почему-то он был в этом полностью уверен. Ветер безжалостно трепал волосы, а Малфою казалось, что он повсюду слышит плач. Пробежав еще немного вперед, он заметил, что звук стал громче, и теперь его нельзя было спутать с завыванием ветра. Где-то там, в темноте, плакала девушка. И внезапно его едва ли не снесло волной осознания.
Это была она. Ее голос он бы узнал из тысячи. Он нашел ее.
— Гермиона! — он знал, что завтра, скорее всего, проснется без голоса, но ему было настолько плевать, что он кричал что есть мочи. Рыдания на секунду смолкли, а затем он услышал ее дрожащий голос. Такой тихий, едва различимый, что он почти поверил, что это мороки, воспроизводимые его сознанием. Она звала его. Драко свернул правее, переходя на шаг, и, преодолев еще пару метров, увидел маленькую сгорбленную фигуру, сидящую на коленях и почти что скрытую травой. Мерлин, если бы она молчала, он бы ни за что ее не нашел.
Находясь совсем близко, он ощущал полную уверенность в том, что это она, хотя в этой дрожащей и рыдающей девушке, покрытой грязью и кровью, с трудом узнавалась Гермиона. Но это была она.
Недолго думая, он на негнущихся ногах подошел к ней и упал рядом на колени. Гермиона смотрела куда-то перед собой и пугающе громко плакала. Нет, это нельзя было назвать просто плачем — из нее вырывались душераздирающие рыдания. Драко никогда не видел ее в таком состоянии. И в этих незнакомых звуках, издаваемых ею, было столько боли и отчаяния, что становилось тяжело дышать.
Переведя взгляд вперед, Малфой понял, что вызвало такую реакцию. Он прижал Грейнджер к груди, запуская пальцы в ее мокрые спутанные локоны. Ее тело было настолько хрупким, что казалось, она вот-вот растворится в воздухе или рассыплется в пыль от малейшего прикосновения. Гермиона что-то бормотала, стараясь уцепиться обессилившими пальцами за ткань его водолазки, но руки не слушались. Она старалась вновь опустить взгляд на то, рядом с чем ее и нашел Драко. Малфой признался самому себе, что зрелище имело выворачивающий наизнанку эффект. Перед ними лежало тело Уизли, вернее, то, что от него осталось.
Было сложно сказать, что произошло с другом Поттера, потому что по его останкам было видно, что кто-то, откровенно говоря, решил поразвлечься над ним. Драко предположил, что было использовано одно из новых заклинаний, тестируемых Пожирателями в последних битвах. Было достаточно сложно не узнать его смертельный след, оставляемый после применения, — все тело покрывалось мелкими язвами и ожогами, а изнутри медленно сгорало, хотя в первые минуты жертва даже не ощущала его действия, эти самые секунды являлись единственным моментом, в который человека можно было спасти. Но над телом Уизли явно постаралось не только новое заклинание, потому что его было сложно узнать с первого взгляда.
В этом изувеченном трупе совсем ничего не осталось от храброго гриффиндорца, который первый рвался в каждый бой. Он лежал навзничь в грязной земле, в руке сжимая палочку, что в некоторых местах покрылась черными пятнами, оставленными языками пламени. И казалось, что эта самая обугленная чернота медленно переползла в него самого, вверх по руке ко всему телу, которое было почти полностью покрыто пятнами. Волосы более не блестели огнем, потеряв свою яркость, они были похожи на поломанную пожухлую солому, а цвет лица стал землисто-серым. Тонкая полоска запекшейся крови осталась вечным следом на раненой щеке.
Малфой прижимал к себе Гермиону, стараясь удержать ее трясущееся тело, но руки немели, а сам он не мог отвести взгляда от картины, что еще долго будет преследовать его в ночных кошмарах. Он видел много смертей. Настолько много, что уже сбился со счету, но почему-то осознание того, что погиб Рон, как никогда сильно било под дых.
Обычно умирали люди, которых он едва знал, и ему удавалось жить в некой иллюзии того, что война где-то есть, но она не находится совсем близко. Но теперь эта самая сказка, которой Драко старался окружить себя, была сожжена дотла и маленькими тлеющими углями валялась где-то в этом бескрайнем поле, что простиралось вокруг них. Внутри что-то треснуло, рассыпалось, разбилось вдребезги, рухнуло в чертову бездну сознания. А он крепко прижимал к себе Гермиону, что беззвучно рыдала, потеряв голос.
И они оба тонули в этой самой бездне, в этом бешено закручиваемом водовороте безысходности, который с каждой секундой засасывал в ебаную неизвестность. Драко запрокинул голову, подставляя лицо под тяжелые капли дождя, которые нещадно разбивались о его кожу. И он ни за что бы не признал, что в какой-то момент ручейки, стекающие по его щекам, стали солеными. Он до крови закусил губу, а затем из последних сил поднялся на ноги, поднимая за собой Гермиону, которая будто ничего не весила. Она все также цеплялась дрожащими пальцами за его плечи, и Драко только сейчас заметил, что ее руки почти по локоть в крови. Она нервно трясла головой, будто стараясь избавиться от всего вокруг, но мир касался каждого кусочка ее кожи.