Он высвобождается и хватает ее за обнаженные плечи. Следующее, что осознает Харуно, Итачи сильно прижимает ее лицом к стене, в пальто какого-то несчастного человека. — Это вряд ли, Сакура, — сардонически говорит отступник, устраиваясь так, чтобы его острые локти упирались ей в плечи, а руки фиксировали ее запястья за поясницей. Куноичи наклонилась вперед, упираясь лбом в стену, задыхаясь от неудобной смены положения. — Тебе бы стоило все продумать. Если у тебя есть хоть малейшее желание действовать в своих собственных интересах, ты останешься там, где находишься, и прекратишь свои попытки сбежать.
В течение нескольких мгновений в шкафу не было слышно ни звука, кроме смешанного хриплого дыхания. Сакура подозревает, что он, вероятно, может чувствовать ее, но не может не удержаться от легкой дрожи, как от нынешней ситуации, так и от воспоминаний об ужасе от того, как капитан Корня прикоснулся к ней прошлой ночью, прижимая к дереву подобным образом. Из того немногого, что Харуно знает о нем, девушка не думает, что Учиха такой человек — если это так, то он бы уже воспользовался ситуацией, чего, безусловно, не сделал — но это ничего не меняет. Тем более, куноичи может чувствовать Итачи, который прижимается к ее открытой спине и затылку, где простым узлом завязаны бретельки.
Обнаженная кожа Сакуры теплая, мышцы ее спины и рук продолжают беспокойно двигаться под ним, и этого действительно достаточно, чтобы отступник захотел оказаться где-нибудь далеко-далеко. Первый раз ситуация вынудила прибегнуть к подобным физическим мерам, чтобы подчинить врага, и он совершенно уверен, что ненавидит это. Для большинства шиноби близкий контакт в бою — нечто само собой разумеющееся, но состояние Итачи делает его почти невыносимым. Ради Ками, сердце девчонки бьется, как у испуганного кролика. Учиха практически чувствует, как удары отражаются от ее груди, проходят через позвоночник и, соответственно, проникают в его грудь; это, мягко говоря, тревожное ощущение. Итачи подносит небольшой призыв темной чакры, достаточный, чтобы сформировать удерживающую веревку, к своим рукам, пристально глядя на ее запястья. Будет очень больно, но с этим ничего не поделаешь. — Я прошу прощения за то, что собираюсь с тобой сделать, — наконец бормочет он.
Не подозревая о его истинных намерениях, Сакура замирает, все мысли о том, что Итачи не такой человек, быстро вылетают в окно.
О, черт возьми, нет.
Атака вслепую застает нукенина врасплох, но без усиления ботинок, поэтому она почти чувствует удар по всей ноге, поскольку ее ступня соединяется прямо с незащищенной костью его голени. Это удар, достаточно сильный, чтобы, несомненно, значительно повредить кость, и Учиха произносит в ответ очень нехарактерное проклятие. Хватка на ней инстинктивно ослабевает, куноичи разворачивается, нацеливая кулак с достаточным количеством чакры, чтобы сломать челюсть. Только более чем десятилетний опыт позволяет Итачи уклониться от него в последнюю секунду.
Глаза Сакуры расширяются от ужаса, понимая, что промахнулась, и через мгновение ее снова отбрасывает к стене, на этот раз без пальто, которое могло смягчить удар. До сих пор, в отличие от отрядов Корня, Итачи не пытался намеренно причинить ей как можно больше боли. Он использовал минимум силы, на которую способен. Но теперь его жесткой, непреклонной хватки на ее руках и спине достаточно, чтобы Харуно издала едва сдерживаемый стон дискомфорта.
— Жизненный урок, Сакура, — бесстрастно указывает Учиха, чьи губы касаются верхней части ее уха. — В следующий раз, когда тебя попросят прекратить по–детски бесполезные попытки побега, в твоих интересах было бы подчиниться, потому что, — он заводит ее руки еще дальше в спину, движение заставляет отвести плечи назад, и девушка прикусывает губу, чтобы не захныкать — большинство людей не такие нежные, как я.
Куноичи бормочет что-то болезненное и невнятное в деревянную стену. Она собственноручно отпилит свою правую руку тупым ножом для масла в день, когда подумает, что Итачи нежен.
Учиха на самом деле удается расшифровать неясное бормотание, ухмыльнувшись в ее затылок без юмора, снова привлекая ощутимый призыв чакры к рукам. — Я скажу это еще раз, несмотря на твое довольно глупо импульсивное поведение, — спокойно говорит ей Итачи. — Я прошу прощения за то, что собираюсь с тобой сделать.
Сакура замирает, как оглушенный олень, все мышцы напрягаются, но того, чего она ожидает, не происходит — вместо этого запястья внезапно пронзает жгучая боль, похожая на живой огонь, и куноичи громко ахает, ее колени почти подкашиваются. — Что ты… — девушка вытягивает шею, чтобы с несчастным видом оглянуться через плечо, только для того, чтобы вздрогнуть, увидев веревку из темной чакры, крепко сковывающую запястья за спиной. Харуно бледнеет, поворачиваясь к нему. — Что за черт?
— Не должно быть никаких неблагоприятных воздействий — ты не сможешь их сломать, но они также не истощат твою чакру, — спокойно заверил Итачи. — Они распадутся сами по себе через полчаса.
Сакура бледнеет еще больше, когда до нее доходит смысл сказанного. — Полчаса?