– Сейчас лучше, – она не знала, зачем это сказала, но тут же пожалела о своих словах. – Потому что ты рядом, – ответила на его поднятую бровь почти шёпотом, застеснявшись, будто в этом был какой-то смысл. Он ведь прекрасно знал, что послужило катализатором к болезни.
– Надо же… Грязнокровка в меня влюбилась! А всегда была такой гордой, палец в рот не клади, дай поязвить! Сейчас из этого грязного рта выходят не менее грязные цветы, – он расхохотался, хлопнул в ладоши, довольный своей колкостью. Она дёрнулась, как от удара. Хотя это он и был. Самый болезненный из всех. – Скажи мне, любимая, – это слово выходило у него особенно нежно, будто яд, добавленный в любимое малиновое мороженое, – когда это началось?
– Зачем тебе? – спросила, и сама себя отругала. Сейчас он разозлиться, встанет и уйдёт. Оставит её навсегда гнить в этой комнате, пусть навсегда и закончится дней через десять.
– Интересно, – ответил искренне, и от этого стало больно. Не по-настоящему больно: розы молчали, внимая каждому слову хозяина. Они слов не различали, лишь интонации. Голос Малфоя был сладким, убаюкивающим, дарил цветам покой. Гермиона знала, что всё это ложь. Прекрасно понимала, что в пиале – яд. Но она, как и Драко, всегда была сладкоежкой, поэтому с безумством обжоры принялась лакомством давиться.
– В тот самый день, когда я впервые тебя увидела.
========== Предагония ==========
– Мерлин, как всё запущено, – Малфой вновь засмеялся, но теперь в его улыбке больше интереса, чем злорадства. – А можно поподробнее?
Гермиона, наверное, впервые в жизни не знала, что сказать. Тысячи слов кружились у неё в голове, и всё никак не могли сложится в предложения, которые были бы достаточно хороши, чтобы рассказать историю её чувств.
– Я не знаю, как так вышло, Драко, – в своих мыслях она давно привыкла называть его по имени, но только сейчас осознала, как странно это было для всех остальных. Парень поморщился, и в её груди что-то зашевелилось. Особенно настойчивый бутон хотел спокойствия, а не грозовых волн внутри своей рабы. – Просто сначала ты показался мне очень серьёзным, не знаю? Ты был выше других мальчишек, красивее и будто бы взрослее. А потом ты меня возненавидел. Но не ударил? – Она путалась в словах, превращая вопросительные предложения в утвердительные, и наоборот. Но Малфой слушал внимательно, будто ему действительно было важно, поэтому она продолжила: – Я стала обращать внимание на то, как ты ведёшь себя с друзьями. Ты о них заботишься, хоть и не показываешь этого. Крэбб и Гойл – полные отморозки, которые вполне могли бы стать изгоями, но ты позволял лишь подшучивать над ними, а не издеваться. Ты подарил Забини часы, о которых он очень мечтал, и всегда обнимал Пэнси, когда она плакала. Ты не жалел на них денег, хотя для Малфоев желания детишек пустяк, наверное, но, что важнее, ты не жалел на них ресурсов. Да, был холодным, эгоистичным в чём-то, но никогда не забывал о них. Ты нравился многим девчонкам, но не давал им ложных надежд. Всегда был вежливым и учтивым. Тебя обзывали козлом, но ты молчал, позволяя им выплеснуть гнев. Ты улыбался так, что у меня внутри всё сжималось. И ты спас Гарри, – Гермиона уже хрипела на последних словах. Горло отвыкло от столь долгих речей, но не закончить она не могла.
Она не могла распознать эмоцию, с которой он на неё смотрел. Не злость, не интерес больше, не насмешка.
– Мне тебя жаль, Грейнджер.
Надежда, рождение которой она даже не заметила, рухнула со скалы вниз, совершая при этом самосожжение и перерезая себе вены.