— Мне бы понравилось. Отпуск. Я не хотел так жаловаться. Все из-за того, что ты мне ничего не сказала, а ты же знаешь, как я ненавижу быть в неведении. Даже если бы мы остались дома, мне бы все равно понравилось.
***
Пряжка ремня Малфоя неприятно давила ей на живот, но она не обращала на это внимания, вытягивалась, пока каждой частичкой не коснулась его тела. Линии света на стене рядом с кроватью сужались и истончались от света фар с улицы, а дождь стучал в окно в такт ее учащенному сердцебиению.
— А если я скажу, что люблю тебя? — спросила Гермиона в темноте и увидела блеск под его прикрытыми веками глазами в следующем свете фар.
— Тогда мне, возможно, придется ответить взаимностью, — сказал он, поднимая подбородок, чтобы найти ее губы своими, и, ведомая жаром поцелуя, она схватила его за плечи.
Он перевернул их, отталкиваясь рукой ровно настолько, чтобы расстегнуть ремень, а затем снова прижался к ней. Она исследовала его спину, не торопясь продвигаясь к поясу.
Подождала, пока он приблизится к ее шее, и снова заговорила:
— А если я этого не скажу?
— Тогда я назову тебя лгуньей.
***
Гермиона смотрит с балкона, рассеянно потянувшись за чаем на маленьком столике, который Малфой поставил у перил. Она знала, это сделал он — хотя и не сомневалась, что он прибег к помощи домовых эльфов. Он никогда не говорил об этом, просто оставил одну бродить по балкону. Она ожидала увидеть обширную лужайку, овощные и цветочные сады, внутренний двор и все, что могло заставить Малфоев, когда они бросали взгляд из своего замка, чувствовать себя великими правителями.
Она видит многое из этого. Но в большей степени ее привлекают птицы, их кормушки и гигантская купальня, установленная под балконом. Малфой выходит с важным видом, и из-за ее улыбки на лице у него появляется самодовольство. В этот раз она ему это позволяет.
Гермиона наблюдает, как стая птиц проносится по небу, синхронно поднимаясь и опускаясь, направляясь в некое неизвестное, безопасное место. Это напоминает ей их первый с Малфоем полет: она смеялась без видимой причины и щекой ощущала, что он улыбался ей в ответ. Она до сих пор точно помнит тепло солнца и дыхание Драко на коже. Она наконец-то поняла, что он имел в виду, говоря о безрассудном чувстве свободы, о том, что ты ничем не связан, о том, что ты можешь жить вечно в бескрайнем небе. С тех пор она никогда не огорчалась из-за того, что птицы снова улетели; вместо этого она чувствовала себя так, словно выпускала их на свободу.
Гермиона резко оборачивается на звук открывающейся позади нее двери. Малфой смотрит на небо, определяя скорость дождя, и щурит глаза в слабом утреннем свете. Она делает быстрый шаг вперед, руками упирается в холодную твердость его груди и продолжает напирать, пока тот не отступает. Он удивленно смотрит на нее, а она улыбается, закрывая за ними дверь.
— Можем выпить и в спальне, — говорит ему, указывая на чашку.
Он ухмыляется, кивая подбородком ей за спину, и сжимает ее бедра.
— Балкон тоже сойдет. Я…
— Да, Малфой… проклятье, — огрызается она и трясет облитой чаем рукой, снова пытаясь оттолкнуть его. — Докажи.
— Ты не покраснела. — Он поднимает бровь, подтягивая ее вперед за бедра. — Неужели я окончательно развратил тебя?
Она отстраняется.
— Нет. Я…
— Что случилось, Гермиона?
— Ничего, просто не хочу выходить на балкон.
— Тебе всегда хочется туда выйти.
— Не сегодня, — отрезает она.
Он стонет, стиснув зубы.
— Ты опять собираешься обвинить меня в том, что спрятал твою книгу, или же я…
— Я тебя не обвиняла… Какую книгу?
— Ты хоть представляешь, сколько книг у нас в доме?
— Чт… — Она качает головой. — В таком я тебя не обвиняла.
— Я не трогал эту чертову книгу! Сколько раз я должен повторять, чтобы ты…
— Заткнись, — шепчет она.
— Я скажу все, что захочу, черт возьми. Если ты не…
— В твоих словах нет никакого смысла. Не мог бы ты…
— В них полно смысла, Грейнджер. Роджерс не станет связываться с кучкой авроров, которые слишком заняты собственной злостью и не спешат выполнять свою работу. Уизли…
— Прекрати! — кричит она, вскидывая руки и морщась, когда на ладонь снова выплеснулся чай.