Из уголков глаз Грейнджер выкатились слезинки, и только тогда Драко понял, что и сам чуть не плачет. Осознание этого ударило под дых, и не задержи он уже дыхание, оно бы замерло. Драко не дышал с мгновения, как зажал ей рот, ждал, когда в глазах потемнеет, когда проснется потребность вдохнуть. Но ей бы он сопротивлялся так же, как необходимости отпрянуть. Погружался бы во мрак, пока не пропала последняя искра света. Он должен; такова его роль. Грейнджер должна это понимать. Она долж… О чем она думала? Хотела ли… Драко тряхнул головой. Не она, а вещь, вещь, ничто, это. Животное. С когтямизубамиострымичелюстями.
Драко тяжело сглотнул, помотал головой и свободной рукой накрыл ей глаза. Спрятал направленный на него взгляд, и непонятное ощущение, перехватившее горло, заставило его против воли глотнуть воздуха. Секунда, три, и его одолел кашель, а лицо стало мокрым. Грейнджер лежала без движения: не могла отбиваться, будто уже умерла — разобраться с ней должно было быть просто. Просто, как той памятной ночью, как во время войны, как во все упущенные мгновения, мелькнувшие перед глазами прошлой ночью.
— Охерительно просто, — прошептал Драко. — Должно быть… Пожалуйста.
Он сошел с ума. Рехнулся. Пока он наблюдал, как подкатывает и отступает море, то же самое происходило и с его здравомыслием. Оно билось о скалы, поднималось брызгами и отступало куда-то еще. Грейнджер была права. Грейнджер. Грейнджер, Грейнджер — слезы Гермионы заливали ему ладонь.
Драко отдернул замотанную в одеяло ладонь так, что хрустнуло запястье. Сердце споткнулось, остановилось до той секунды, пока Грейнджер не вздохнула. Она захлебывалась воздухом и не могла надышаться, и Драко дышал вместе с ней, борясь за жизнь и за разум. Мысли наскакивали друг на друга, и нельзя было ухватиться за одну, а внутренности дрожали. Дрожали — дребезжали — и кости, заключенные в клетку из плоти. Боже-мой-боже-мой.
Внутри все набухало, разрывая его на части. Вот оно. Именно это его и уничтожит. Нужно убраться от нее подальше. От того, что он наделал, что пытался сделать, от воспоминаний, прошлого, той ночи. Драко рванулся назад, со стуком врезался затылком в стену. В горле горело, он вдруг понял, что дышит учащенно, снова и снова втягивая воздух короткими порциями.
— Блядь! Блядь, блядь, блядь! — закричал он и, подавившись, закашлялся. За закрытыми веками встало ее лицо с заплаканными глазами, и его чуть не вырвало. Пресытившись кислородом, тело дергалось вперед-назад, вперед-назад.
Драко потерял всякую связь с настоящим. Съехал с катушек. Перед глазами беспорядочно проносились размытые образы. Он знал, что сбил кулаки о стену, что горло дерет от проклятий и оправданий, а в голове пульсируют отголоски чар, которые он вернул на место. Когда Драко расколдовал Гермиону, боль лишь усилилась. Он освободил ее, чтобы она не оставила нападение без ответа. Драко принял боль как физические отметины своего эмоционального расстройства, сосредоточившись на ней, покорившись, заслужив. Позволил Грейнджер орать, хоть гул в ушах все перекрывал, и не сопротивлялся, пока не очнулся, пока каждая клеточка тела не изнывала от боли.
— Хватит, — рявкнул он, схватив ее за руки и с силой дернув вниз.
Она грохнулась на задницу, попыталась вырваться и пнула его в колено.
— Ты чуть меня не убил!
— Я прекрасно знаю, что чуть не сделал!
— Ты душил меня…
— Ты набросилась на меня с вилкой… — Драко цеплялся за этот факт, разделял все на фрагменты и раскладывал в правильном порядке, дробил, чтобы хоть как-то разобраться. Грейнджер пыталась его убить, сама призналась. Она тоже рехнулась. Тоже знала, что такое отчаяние. Знала на каком-то уровне, ну пожалуйста.
— Да не собиралась я ничего делать! — Он открыл рот, Грейнджер яростно замотала головой. — Только приставила к шее! Я…
— К шее! — заорал он, найдя доказательство.
— …человек, который по-настоящему пытается убить другого! Я просто счастлива, что на мне ты выяснил, что не решишься — в который раз! Зачем это все? Ты бы и вправду убил меня, трус. Отвратительный мерзкий убийца!
— Я не убил!
— Не значит, что не старался!
— Если бы старался, ты бы валялась мертвой!