Брат кивнул:
— Поедим и сходим.
***
А закат меж тем все темнел и темнел. Тарменэль и Нгилион хмурились, и Лехтэ предпочитала не донимать их пустыми расспросами. Обоим имеется, о чем подумать. Так зачем мешать?
Можно было подумать, что море вымерло. Даже острый эльфийский взор не мог различить ни дельфинов, резвящихся в воде, ни спины кита. Лишь чайки время от времени, как вчера, как сто лет назад, кричали громко и мерзко. Словно хотели предупредить о чем-то.
Лехтэ опустила взгляд и посмотрела в огонь. На душе лежал вполне ощутимый, тяжелый камень. Он давил на сердце, мешал нормально дышать, и его нельзя было вытравить ни разговорами, ни шутками, ни веселым смехом.
С востока вновь подул пронзительный, холодный ветер, и Лехтэ поежилась, закуталась плотнее в плащ. Тарменэль доел наконец и встал. Подал руку.
И они пошли. Пошли вперед, а затем все выше и выше, по петляющей, словно лента, узкой тропе. Путь этот Лехтэ был знаком. Знаком хорошо. Тогда, когда провожала мужа…
С губ ее сорвался судорожный вздох, и брат, обернувшись резко, бросил:
— Не думай об этом.
Понял. И, конечно, он прав. Дорога трудна, не хватало еще разбиться.
Ветер все крепчал, становился пронизывающим. Чем выше они поднимались, тем становилось труднее дышать. Но, странное дело, именно тут, на высоте, успокаивалось ее сердце и гораздо меньше металась фэа.
Они поднялись на крутой утес, окаймленный узким карнизом, и Лехтэ, откинув массу волос с лица, спросила:
— Где?
Брат вытянул руку, указывая направление:
— Там.
Лехтэ сощурилась, всматриваясь вдаль. И действительно, разглядела. Темные точки кораблей. Нуменор.
— Я не понимаю атани, — сказала задумчиво. — Никогда не могла. Зачем?
Помолчала, все так же глядя за горизонт.
— Нет, — сказала наконец. — Не могу понять.
— И не надо, — ответил брат, обнимая ее одной рукой.
Становилось зябко. Лехтэ подумала, что, несмотря ни на что, уж Чертоги Намо наверняка уцелеют, а с ними те, кто там обитает. Даже если погибнет вдруг все остальное на благой земле, то фэа Атаринкэ ничего не грозит. И эта мысль вселяла спокойствие, как ни странно.
Он был для нее теперь, словно огонь в ночи. Ее любимый супруг, ее мелиндо. Тот, кого она потеряла, не успев долюбить. И неважно уже, по чьей вине. Важно лишь, что это неотвратимо, словно рок. Словно разлив реки по весне в горах. Ничего не изменишь. Но он, его фэа, то, что от него теперь осталось, занимает все ее мысли. И она идет и идет за этим огнем в кромешной мгле, не слыша шорохов, не слыша криков ночных птиц или рыка хищников. И пения, ласкового и нежного, тоже не слыша.
— Я иду к нему, — сказала она решительно и тихо.
А зачем кричать?
— Только утром, — так же непреклонно ответил брат.
Лехтэ ничего не стала говорить, а просто склонила голову.
Тарменэль взял ее за руку, и они пошли. Вниз, в лагерь. Туда, где уже собирались возвращающиеся из дозора эльдар. Туда, где по-прежнему жарко пылал костер. И где ей предстояло прожить время до утра. Так много, если разобраться.
И так невыносимо мало.
***
Воины подходили и один за другим докладывали. Почему-то к Тару. Никогда раньше Лехтэ не задумывалась, кто он. Считала, что рядовой воин. Ан нет. Командир отряда? Новым взглядом смотрела она на знакомого, казалось, до мелочей, такого привычного и родного старшего брата. Серьезный, собранный. Кратко, отрывисто отдает распоряжения, объясняет что-то. Непонятно что. Лехтэ не вникала. Не слушала. Все равно в делах военных она ничего не смыслит.
Она сидела на принесенном снизу одним из дозорных бревне, смотрела в огонь и думала об увиденном. Обо всем.
Так странно. Могла ли она подумать, выходя замуж, какая именно жизнь ее ждет? Да и не только ее — всех их. Гибель Древ, Исход. Войны, которым, казалось, не будет конца. Вереницы фэар, следующих одна за другой в Мандос. Осиротевшие семьи. Не только она — много таких. Так много! И так больно и горько думать обо всем этом. Она потеряла только двоих, и то свет не мил, а кому-то не повезло больше.
— Тэльма, — позвал ее брат и присел рядом. — Ты бы поспала.