Вопросы одолевали, и когда Атаринкэ сказал, что праздник продолжится для них двоих, рука ее дрогнула. Но музыка Макалаурэ сделала свое дело — волнение слегка улеглось, осталось только радостное ожидание, уверенность, что ее любимый обо всем позаботится и все сделает, как надо. И надежда, что сама она тоже справится с его помощью.
Лехтэ шла по коридорам и залам, но не замечала ни красоты убранства, ни деталей отделки. Краем глаза она потихоньку поглядывала на Атаринкэ.
— Мелиндо, — тихонько позвала она и, так и не решившись ничего сказать, сжала пальцы, постаравшись, впрочем, все невысказанное вслух выразить взглядом.
А вскоре оказалось, что они пришли.
*
Дверь оглушительно закрылась. Они одни — муж и жена. Лехтэ подняла глаза и тут же опустила взгляд, вздрогнув. Атаринкэ был так близко… Он провел рукой по ее щеке и прижал к себе, целуя. Тэльмэ задрожала от нахлынувших чувств и… страха. Она боялась и желала того, что должно было вскоре случится. Уловив эмоции супруги, Искусник улыбнулся любимой и решительно потянул за шнуровку платья, которое мгновением позже с шуршанием осело на пол к ногам Лехтэ, резко зажмурившей глаза и втянувшей голову в плечи. В следующий миг она ощутила, как Атаринкэ надевает на нее какую-то тунику. Рискнув подсмотреть, Тэльмэ обнаружила себя в своем любимом платье для прогулок.
— Возьми, пожалуйста, плащ, он там, в шкафу, — неопределенно махнул рукой Искусник, переодеваясь в привычную для него одежду.
Он осторожно приоткрыл дверь — конечно, коридор был пуст, и поманил жену за собой. Прокравшись до лестницы, они свернули к неприметной двери, что вывела их в дикую часть сада.
Взяв любимую за руку, он повел ее прочь от дворца, туда, где темнели деревья, озаренные светом Тельпериона. Птицы пели, не умолкая, а воздух наполнялся сладким ароматом цветов и трав. Они кружились, держась за руки, смеялись, и Лехтэ даже не заметила, когда ушел страх. Она прижималась к любимому и целовала, зарываясь пальцами в волосы, а потом, когда дыхания переставало хватать, терлась щекой о его плечо.
— Закрой глаза, доверься мне, — шепнул Искусник, беря супругу за руку.
Они прошли совсем немного и очутились на давно примеченной Куруфинвэ полянке.
— Открывай!
Тэльмэ ахнула — перед ней была серебристо-белая полянка, покрытая ромашками, после — ничего, обрыв, с которого было видно даже море.
— Нравится? — спросил Атаринкэ, расстилая свой плащ и стараясь не примять цветы. — Иди ко мне, мелиссэ.
Лехтэ села рядом и положила голову на плечо любимому, который принялся плести ей венок. Сама же она не сводила с него глаз, хотя порой глядела и на море, что загадочно блестело серебром. Ей вдруг нестерпимо захотелось коснуться мужа, провести рукой по спине, осторожно дотронуться губами до его щеки.
Еле слышный стон Атаринкэ ее немного удивил, но муж уже сам целовал ее, глубоко и жарко. Венок из ромашек чуть съехал на бок, и пара лепестков упала в вырез платья.
— Щекотно, — засмеялась Тэльмэ, чувствуя, как они проваливаются все глубже. И тут же почти задохнулась, ощутив руку мужа у себя на груди.
— Сейчас достану, — немного странным голосом проговорил он и ослабил шнуровку платья.
На этот раз Тэльмэ самой захотелось, чтобы оно сползло. Она повела плечами, позволяя мужу оголить ее грудь.
— Ты прекрасна, мелиссэ! — руки Искусника накрыли и чуть сжали полушария, заставив Лехтэ неожиданно для себя застонать.
Ладони сменились губами, и Тэльмэ непроизвольно прижалась плотнее к мужу и обняла его. Куруфинвэ потянул платье вниз, оголяя и животик жены, покрывая поцелуями и не переставая восхищаться. Он снял с себя тунику и поймал восхищенный взгляд жены, которая правда тут же принялась изучать одну из ромашек. Искусник же расстегнул ремень и ослабил завязки штанов — стало немного легче, и он продолжил ласкать супругу, наконец полностью избавив ее от платья, а вскоре туда же были отброшены его штаны.
Атаринкэ и Лехтэ замерли, глядя в глаза, словно ожидая какого-то, только им понятного сигнала. Чуть более резкий вдох, почти незаметный поворот головы и легчайшее касание руки. Время замерло, до предела сжалось пружиной, чтобы сейчас с почти слышимым звоном распрямиться. Губы находят губы, руки скользят по телу, обнимая, прижимая и не давая отстраниться, огонь начинает течь по жилам, почти сжигая.
— Мелиссэ, — хриплый шепот.