Он вдруг повернулся к ней и, схватив за плечи, впечатал в темную нишу в стене, придавив всей своей массой. Взявшись одной рукой за затылок, он с силой потянул ее за волосы, заставляя запрокинуть голову так, чтобы она начала нервничать. Северус чувствовал на своих губах ее сбивающееся тихое дыхание, он провел щекой по ее щеке оглаживая, и прикусив мочку уха впился в нее взглядом. Как он хотел ошибиться, увидеть все что угодно, но только не это. Нат не паниковала, не пыталась его оттолкнуть или ударить, ее глаза были такими открытыми в глубине их хрустального сияния он увидел не покорность, нет, он увидел страх. Именно тот животный ужас, порождаемый насилием. Это определенный страх, его ни с чем не перепутать. Он возникает только у человека, столкнувшегося с подобным в жизни. Северус знал о нем не понаслышке, а по многим и многим актам этого самого насилия, от которого его выворачивало наизнанку. Как он ненавидел себя за это. Никакие другие бесчинства, которые сами по себе были отвратительны, не вызывали у него такое отторжение. Если все остальное можно было слабо, но все же «оправдать» борьбой за жизнь – либо ты, либо тебя, то здесь все совсем по-другому. Здесь ломается психика из простой прихоти ничем не оправданной и ничего не оправдывающей.
«Черт возьми».
Снейп нервно сглотнул желание, которое подчиняясь первобытным инстинктам подкатило к горлу и запульсировало в груди. К фестралу в задницу такие проверки. Он опустил руки и отпрянул назад, чувствуя, что попал в собственную ловушку. От необходимости что-то объяснять, его избавила, слава Мерлину, Минерва. Так рад ее видеть он не был ещё никогда.
— А, вот ты где. Северус, директор ищет тебя, — она перевела взгляд в сторону и заметила все еще стоящую впотьмах Натали.
— И Вас, кстати, тоже, — она на секунду остановилась, всматриваясь в ее бледное лицо.
— О, моя дорогая, вам плохо? — участливо поинтересовалась она.
— Нет, все в порядке, просто голова закружилась, — Натали сказала это почти спокойно, словно минуту назад ничего не произошло.
Северус, как нахулиганивший ребенок, не смог заставить себя поднять на нее глаза. А собственно, чего он еще ожидал?
— Голова закружилась? Это не очень хорошо, обязательно обратитесь к мадам Помфри, — назидательно, как может только профессор Макгонагал, порекомендовала она.
— Я думаю, все обойдется. Видимо, просто переутомление.
Нат вышла на свет и слегка улыбнулась, как подтверждение того, что волноваться не о чем.
— Ну, если все в порядке, нас ждут на совещании — подытожила Минерва, продолжив движение. — Вы же туда направляетесь?
Совещание, черт. У Северуса внутри закипело раздражение, вытеснившее все остальные мысли. Как он не любил планерки у директора. Целую вечность ему приходилось слушать бесконечные разговоры об улучшении учебного процесса и прочей ерунде. Если по молодости Снейп воспринимал все эти прения, как путь решения проблемных вопросов, то сейчас воспринимал, как неизбежное зло, с которым можно только смириться. Этакий неприятный бонус к его работе. В течение всего совещания он обычно сидел в самом дальнем и темном углу кабинета, погруженный в свои мысли. В ожидании благословенной фразы директора:
«Вопросы у кого-нибудь есть?»
Это был сигнал к началу освободительного движения.
В этот раз все было ровным счетом так же. Дамблдор объявил о некоторых корректировках, предложенных министерством магии в учебный план школы. Его коллеги начали активное обсуждение, что позволило ему понаблюдать за Нат. Она сидела в противоположном углу кабинета, закутавшись в собственные мысли и даже не делала, как обычно, вид, что внимательно слушает.
«Интересно, о чем она думает?»
«О да, действительно, о чем она еще может думать, как ни о твоей идиотской выходке? Черт возьми, откуда такое глупое ребячество? Ведь ты был практически уверен в том, как она отреагирует. Северус, зачем? И, да, она заметила твою бесславную капитуляцию», — тут же взвился внутренний голос.
Он не мог не думать о том, что обидел ее. Нат должна сейчас не просто обижаться на него, она должна его бояться.
Бояться. Обычно ему нравилось, вызывать подобные чувства у окружающих, но не в этот раз. Он не мог избавиться от ощущения грязи от своего поступка. И до неприличия хотелось сейчас ее обнять. Да чего уж, ее просто до неприличия хотелось. Хотелось ласками вымаливать прощение за свою медвежью утонченность. Увезти на край земли, и спрятав только для себя, до изнеможения вылюбливать каждый сантиметр ее пахнущего цветами тела.
«Мантикора раздери, и вроде не весна, чего ж так штырит-то?»