- А вот пусть Ладимир тебе сам и расскажет. Не буду я в ваши колдовские дела лезть.
Ох, не нравится мне это. Раз уж Ясна меня разгадала, то этому ведуну и вовсе ничего не стоит. Только бы он ничего дурного не задумал. Обереги меня, Ларьян-батюшка, от людской подлости.
- Стало быть, не скажешь?
Арьяр только отрицательно помотал головой. Не скажет ведь, подлец!
- Ну, значит, увидимся мы с твоим дружком, а завтра я собираться стану и дальше в путь отправлюсь.
- И охота тебе одной идти в такую дальнюю дорогу? – как будто равнодушно спросил Арьяр. Так, что даже обидно стало.
- Охота – не охота, а придется идти.
- Твоя воля, Вёльма, только…осталась бы еще.
От его взгляда по мне как мурашки поползли. И боюсь же я все-таки этих ведунов. Смотрит, словно ножом режет, а я будто и рада.
- В Трайту мне нужно, Арьяр, - только и ответила. Да и что тут скажешь?
Подошли мы к дому Ладимира и даже входить не пришлось. Хозяин уж на завалинке сидел, нас поджидал.
- Припозднился ты, Арьяр. Я тебя еще до темноты ждал.
- Отчего не позже?
- Так я ж не вещун, чтоб точно знать.
На лице Ладимира, подсвеченном всполохами костра, вдруг отразилась неожиданно теплая улыбка. Он поднялся, пожал Арьяру руку, хлопнул его по плечу.
- Как охота?
- Удачной вышла, слава богам.
Ладимир кивнул в мою сторону.
- И лисицу рыжую с собой привел?
Я гордо выпрямилась и вздернула подбородок. Пусть знает, что не трогает меня ни взгляд нахальный, ни слова хлесткие, ни насмешка, на лице замершая.
- Ее приведешь! - отвечал Арьяр. – Коли сама не захочет, ни за что не уговоришь.
- А чего ж не пойти, если люди добрые зовут? – сказала, ничуть не смущаясь, да руками в бока уперлась.
Ладимир так со смеху и покатился.
- И где же ты тут доброго человека углядела? Сегодня днем думал, что укусишь со злости. Как думаешь, Арьяр, лисицы сейчас бешеные в наших краях водятся?
Ах он, злыдень пропащий! Змей подколодный! Да чтоб его упыри под землю утащили, да чтоб пчелы дикие искусали, да чтоб сотню лет ему сна спокойного не было!
Я обрушила на голову Ладимира все известные мне проклятия. Да только не в голос, а про себя. Мать в детстве учила, что нельзя перед обидчиком свою слабость казать. Вот я и держусь. Стою, улыбаюсь, будто дуреха наивная, а сама, знай, его крою, как только в голову придет.
Арьяр тоже молчал. Да и не просто молчал, а наблюдал, ждал, чем все закончится. Что я ему, гусляр, или, скоморох какой что ли?
- Ох, была б я перевертышем, - молвила спокойно, - как вы с дедом Жданом меня честили, от тебя и косточек не осталось.