Он, как капризный мальчишка, что вечно играется со смертью. Пытается называть ее на «ты».
Змей находится в отключке, а ей приходится безмолвно сидеть возле него в кресле, и почему-то сама мысль об этом, становится ей ненавистна. Кровь прожигает безмолвное пламя. Она и сама не может понять своих странных ощущений.
Лишь на мгновение, между сном и явью, Цунаде вместо бледного и худощавого лица, видит перед собой Джирайю. Бережно касается ладонью мужского плеча, у нее дыхание перехватывает. Ее тянет к холодным губам, громкий стук сердца слышно в ушах… Но она себя останавливает, сладкая иллюзия исчезает, оставляя за собой лишь кромешную тьму. Что происходит?
Ее передергивает, клинит жестко. Кажется, что крышу срывает. Она не знает, куда деться от этого черного обрыва бесконечной боли.
Она поехавшая. Она с этой мыслью выскальзывает на улицу, как ошпаренная. Тяжело дышит, хватает воздух губами жадно. Ее трясет. Она, словно хрупкий карточный домик, который скоро развалится.
Цунаде прийти в себя не может. Она не способна осознать, что за странное помутнение проникло в ее рассудок. Сенджу доводит себя до изнеможения, обходит местность по нескольку раз и только тогда, возвращается обратно во временное укрытие. Когда темнеет перед глазами, а в голове нет ни одной мысли. Забирается с ногами в кресло и отрубается в позе эмбриона от упадка сил.
Кажется, что она все больше ненавидит, этот чертов рассвет. Он за своей спиной не приносит ничего хорошего.
Они проводят в той маленькой деревушке еще несколько дней. Цунаде осматривает напарника, но в глаза ему не смотрит, ведет себя, как на иголках. Женские запястья, словно в металлических браслетах.
Каждое прикосновение, будто под напряжением.
Между ними никогда не было идиллии, но и как кошка с собакой они не грызлись. Для этого всегда был Джирайя. А сейчас между ними сгусток напряжения, темная аура.
Она практически не позволяет себе находиться в этой комнате. Приходит лишь для осмотра и чтобы принести еду, что приготовили хозяева дома, которые любезно их приютили. Резкая манера разговора, редкие слова. Касания точные, но грубые.
— Как можно было упустить ту последнюю атаку? Не будь ее, то я бы вылечила тебя еще в первый день. Столько времени зря потеряно, — она задумчиво произносит, проводит пальцами по бинту, закрепив его более плотно на грудной клетке.
— Может все дело в твоем отношении? Работаешь без души, — на бледных устах усмешка, желтые змеиные глаза прожигают, Сенджу чувствует это каждой клеточкой тела. Она поднимает на брюнета непонимающий взгляд, только собирается убрать руку, но он уверенным жестом перехватывает ее запястье. Сжимает в своей руке.
— Между нами черная кошка пробежала? Я что-то не припоминаю, чтобы ты раньше так шарахалась от меня, — тонко подмечает, его голос бархатный, ехидный и лезет в самую душу. — Я всегда думал, что ты профессионал в своем деле, Цунаде, неужели, это не так? Или может дело в чем-то другом?
Цунаде хмурится, янтарные омуты озаряет недовольство, пассивная агрессия проникает в кровь, скользит прямо по венам.
— Я тоже думала, что ты профессионал в своем деле, но судя по провальной миссии… Бывают в жизни огорчения, — она улыбается в ответ криво и одергивает руку, но это оказывается бесполезной попыткой, потому, что он сжимает фарфоровые пальцы сильнее.
Делает хватку более устойчивой. Явно не собирается отступать, хотя и знает, что в рукопашном бою Сенджу нет равных.
— А может всему виной твое воздержание? Знаешь, если долго не подкармливать своих демонов, они могут сорваться с цепи, — хрипловатый смешок, Орочимару глумится, испытывает ее на прочность. Очевидно, ощущает себя королем ситуации.
— Я не понимаю о чем ты, — холодно отчеканивает, но все же ее силуэт натягивается, как струна.
— Неужели, Джирайя был так хорош в этом? — змей прекрасно знает куда ударить. Да так, чтобы побольнее и искры в глазах летали.
Она предсказуемо поддается на эту провокацию, бьет по скуле кулаком. Он недовольно шипит, как гадюка, а затем заливается новым приступом смеха.
Цунаде обескуражена, злость бьет через край. Воспользовавшись потерей бдительности, саннин цепляется за ее подбородок. Сжимает пальцами.
У нее по коже скользит странный холодок, когда он очерчивает ее скулу прикосновением. Мурашки скользят прямо по макушке и до кончиков пальцев.
— Тебя это не касается, — цедит сквозь зубы, а затем бьет по его руке, чуть отодвигается. — Еще раз выкинешь что-то подобное, обещаю, я сломаю тебя пополам, ты понял? — если бы было возможно убивать взглядом, она бы убила. Не задумываясь ни на секунду.