Когда между ней и машиной оказалось больше десяти метров, она не выдержала и пустилась наутек, услышав сзади крики заметивших ее мужчин.
— Стоять, сука! Куда побежала? Валера, не дай уйти! — распорядился жесткий металлический голос сзади.
Ноги, заключенные в босоножки на каблуках, не слушались и то и дело норовили подвернуться, а в голове как набатом звучало имя Горина. Обогнув клуб, Маша влетела внутрь вместе с только приехавшей толпой и, подбежав к Тане, кокетничающей с барменом, объявила, что уезжает.
Ничего не понимающая подруга вдруг без лишних вопросов поддержала, и поймав такси, уехала вместе с ней.
Внутри все колотилось от страха и ощущения того, что буквально десять минут назад она соприкоснулась с другим лицом города, о котором знали далеко не все.
А что если запомнили?
Нет, не должны. Они ведь даже не догнали ее, да уехать успела сразу.
Так или иначе, но в ту ночь она осталась ночевать у подруги, успокоенная тем, что вовремя успела улизнуть.
Однако радость была преждевременной
Ранним утром обе проснулись от оглушительного непрекращающегося ни на секунду звонка в дверь.
— Кому там неймется с утра пораньше? — проворчала не до конца отрезвевшая Кулецкая, и с недовольным "не трезвоньте, открываю" распахнула входную дверь.
Маша потянулась и глянула на часы: пять утра.
Из гостиной доносились вскрики подруги, и какая-то возня, поэтому в одной футболке на цыпочках она подошла к двери, увидев жуткую картину: в маленькой прихожей толпились три огромных амбала в черном, а один из них прижал Таню к стене, удерживая одной рукой за белокурые волосы, а другой за шею.
— Ты вчера подслушивала, сука?
— О, чем вы? Я не понимаю, — обессилено хрипела подруга.
— Мы тебя сейчас по кругу пустим, если по ушам чесать продолжишь, мразь. Кто тебя подослал?
Очень хотелось спрятаться в спальне и не высовываться, но Маша понимала, что Кулецкая сейчас страдает из-за нее, да и есть ли смысл пытаться раствориться в однокомнатной квартире, которую эти отморозки все равно рано или поздно проверят?
Набрав в легкие воздуха, она осторожно шагнула вперед и почти шепотом проронила дрожащими губами:
— Это я…
Как по команде амбалы обернулись и уставились на нее:
— Смотри еще одна. Красивая, падла.
Их стеклянные глаза и массивные фигуры внушали настоящий ужас, поэтому Маша снова отступила, некстати вспомнив, что находится в одних трусах и футболке с нарисованным мишкой на груди.
Один остался возле Тани, придушивая, а другой рукой копаясь у нее между ног, а два других начали наступать.
Схватив Машу за руку, первый и самый наглый, похожий на гоблина из страшных сказок, облизнул ей скулу, противно чавкнув губами, но другой грозно рыкнул на него:
— Отойди, дебил, я первый. Да и потом, пока не узнаем, что она успела услышать — пришивать не будем. Можно и трахнуть пару раз.
Из гостиной раздались сдавленные стоны подруги и Маша, вскрикнув, запричитала:
— Не трогайте нас! Я все расскажу, я толком ничего не слышала. Отпустите Таню.
Снова стоны и всхлипы Кулецкой, от которых по коже пошел мороз.
— Перестаньте, что вы делаете?
— Придурок, ты ее шпилишь уже что ли? Вот машина, — ухмыльнулся тот, который, по всей видимости, был главным и добавил, — а я эту хочу, она красивее в сто раз.
Он подошел совсем близко и одним движением пихнул Машу на кровать, облизнув обветренные губы и скользнув похотливым взглядом между ног.
Слезы катились по багровым щекам, а голос дрожал как в пятидесятиградусный мороз, пока Маша как заклинание повторяла:
— Не смейте! Не приближайтесь!
— Целку из себя не строй, когда шпионила— посмелее была, — он вдруг совсем неожиданно и наотмашь ударил по лицу, которое тут же загорелось огнем.
Стоны и всхлипы Тани из коридора нарастали, а мерзкая лапища отморозка потянулась к трусикам.
Лихорадочный мозг соображал, как спастись, но в голове пульсировало только одно имя — Саша.
— Я любовница нового губернатора! Отпустите!