— Чего надо? — неприветливо бросает отец.
— Мы здесь по поводу миссис Наито, вашей… — говорит тот, что выглядит старше.
— Моей суки-жены, я знаю, — отец его обрывает. — Думал, вы позже до меня доберётесь, мой отец ещё не приехал, с сыном сидеть некому.
Такао вжимает голову в плечи, когда отец машет рукой в его сторону. Мать он не видел последние несколько лет и особо не печалится по этому поводу: отец говорит, что она шлюха и употребляет наркотики. Именно наркотики стали причиной, по которой отец выставил ее за дверь. Такао видит, как относятся мамы к его одноклассникам, заботятся, защищают. Мать Такао никогда его не защищала и называла выродком, без неё дышать стало легче.
— То есть вы не будете отрицать, что…
— Нет, зачем? — отец снова не даёт копу договорить. — Это я ее убил. И убил бы ещё раз, если бы мог.
Полицейские потрясённо выдыхают — обычно местные сопротивляются намного дольше, буквально на прошлой неделе застрелили Хесуса, жившего через четыре дома от них. «Придурок сопротивлялся при задержании», сказал тогда отец. Хесус торговал наркотой и употреблял сам, видимо поэтому и попался.
На отца надевают наручники и выводят, с Такао остаётся младший полицейский.
— Не повезло тебе, малец, — сочувственно кивает он Такао, — это батя тебя так?
— Нет, — коротко отвечает Такао, — это в школе.
Полицейский с любопытством оглядывает его белые волосы, но вопросов не задаёт — видно, понимает, что с такой бесцветной внешностью жизнь среди цветных не похожа на сахар.
— Вот вырастешь, и это будет твоей изюминкой, — наверное, коп пытается его подбодрить, но Такао нет до него никакого дела. Без матери он жил нормально; теперь, кажется, придётся жить и без отца.
Дедушка Чонган приезжает через час, и Такао утыкается в его рубашку, пропахшую лекарственными травами.
— Ну что ты, что ты… — бормочет, осторожно гладит по волосам, — не забирайте его, я оформлю опеку.
Последние слова явно адресованы не Такао, но от них становится легче — кажется, его не отправят в приют.
Нью-Мексико, 1999 год, колледж искусств и науки.
— Мисс Накамура… Я правильно произношу? — секретарь очень милая и наверняка не пытается задеть, но ее фамилия не настолько трудна в произношении, чтобы лишний раз уточнять.
— Можно просто Мэй, спасибо, — Мэй приходится приложить усилие, чтобы не закатить глаза.
— Хорошо, Мэй, — секретарь солнечно улыбается и наверняка думает, что на ее лице не отразилось облегчение, — средний балл в четыре и три десятых это великолепный результат, и ваш танец поразил комиссию… Как давно вы танцуете?
— Всю жизнь, — извиняющийся тон этой девицы не даёт расслабиться. Она поступила или нет?
— Дело в том, что наш колледж уже набрал учащихся из национальных меньшинств, и эта квота закрыта. Но мы будем очень рады видеть вас по нашему стандартному контракту. Более того, комиссия настолько впечатлена, что мы готовы предоставить вам скидку в тридцать процентов на обучение…
Дальше Мэй не слушает. Побелевшими губами она механически произносит «благодарю, мне нужно подумать» и выходит из колледжа. Единственный раз, когда ее принадлежность к «нацменьшинствам» могла сыграть ей на руку, не выгорел.
В автобусе до дома Мэй бессмысленно пялится в окно. Поступление в колледж было единственным шансом вырваться из серости и убогого окружения. Мэй старалась изо всех сил. Но часто оказывается, что изо всех сил — недостаточно, даже если ты живешь в обнимку с учебниками, приходишь танцевать в студию к шести утра, а по ночам бегаешь с подносами и стаканами для посетителей забегаловки. Колледж искусств и науки должен был стать первой ступенью на пути к мечте, но не стал.
Дома отец по одному взгляду понимает, что не вышло.