— Извини, — виновато бормочет Лабель перед тем, как замахнуться гладием.
Рикс принимает удар на рукоять кнута. Возможно, внутри они не такие уж и разные, но обстоятельства их жизней сложились так, что сейчас нет двух людей, сильнее отличающихся друг от друга.
В ответ он не атакует, потому что неизвестно, что случится раньше: либо он покалечит Лабеля, либо имплант в собственном затылке замкнёт от попытки нападения на сына хозяина. Авгур Публий требует продолжить бой, но Рикс бросает кнут.
Дальше все происходит слишком быстро и смазанно: вот Публий шагает к нему и сдергивает шлем, вот Рикс выворачивается из захвата, вот голова взрывается невыносимой болью. Рикс уже чувствовал такую, когда Публий отдавал приказ убить его родителей. Дальше Рикс отключается, и наступает темнота.
Когда он приходит в себя, то в первые мгновения не может понять, где находится. Лицо покрывает уверенная щетина, значит, он провалялся в отключке несколько дней.
— Он очнулся! — это Сторция. В гудящей голове вертится столько вопросов, что Рикс не знает, с чего начать.
— Где я?
— Это медицинский блок для гладиаторов лудуса, — вслед за Сторцией появляется Гарс.
— Что… что произошло? Как долго я здесь?
— Три дня, — Сторция отводит покрасневшие уставшие глаза, — мы вообще сомневались, что ты выкарабкаешься после воздействия скариума. Но вот ты здесь, живой и в сознании!
— Малыш Рикс умеет удивлять, правда? — из-за ширмы появляется Хотч с повязкой на глазу и, судя по всему, сломанной рукой. Только сейчас Рикс понимает, что не видел его на тренировке, после которой отправился в медблок.
Частички разрозненной мозаики начинают вставать на свои места. Той ночью Рикс настолько зациклился на своих переживаниях, что даже не задумался, что понадобилось ночью в коридоре самому Хотчу.
— Ты! — он даже не думает понижать голос. — Ты обвинил меня в работе на клириков, но ты сам шпионил тогда!
— Не кипятись, — обрывает его Сторция, — Хотч — не шпион. Во всяком случае, не такой, о котором ты подумал. Тебе нужно собраться и пойти к ланисте Флавию, он ждёт.
Рикс поочерёдно оглядывает своих товарищей, которым резко перестал доверять. Оставляя за спиной и отсекая свою старую жизнь, вступая в ряды гладиаторов, меньше всего он ожидал, что окажется втянут в какие-то подковерные игры. Сторция выглядит расстроенной, Гарс — встревоженным, Хотч лукаво улыбается, как будто это не у него сломана рука и поврежден глаз.
Вздохнув, Рикс пробует встать. Комната какое-то время кружится, но чувство равновесия быстро стабилизируется, и Рикс идёт умываться и приводить себя в порядок.
Когда они со Сторцией приходят в дом ланисты, тот общается с Граутом. Сердце пропускает удар при виде командира, но обсудить произошедшее на тренировке они могут и позже. Рикс переводит взгляд на Флавия:
— Зачем я здесь?
— Чтобы задать свои вопросы, разумеется, — по губам Флавия гуляет безмятежная улыбка, которая совсем не вяжется с внимательным, цепким взглядом, — и ещё чтобы выслушать мою благодарность и предложение.
Рикс переводит взгляд на Граута, стоящего за спиной Флавия, и тот едва заметно кивает. Вопросов слишком много, и Рикс старается озвучить хотя бы те, которые первыми приходят в голову.
— Что с авгуром? Почему вы сопротивлялись, когда он потребовал начать бой? Лабелю ничего не грозило.
— Авгур Публий арестован своими же роботами и освобождён от должности до выяснения всех обстоятельств, — ланиста чуть хмурится, — напав на тебя, он посягнул на мое имущество, а право собственности в Новом Риме священно. К тому же, заставляя вас продолжать драться, он косвенно угрожал жизни моего сына.
— И что с ним будет? — Риксу слабо верится, что правосудие поддержит раба и откажется от одного из клириков. Ланиста подтверждает опасения:
— На честный суд рассчитывать не приходится. Он будет проходить на Паитруме, а Публий стал авгуром как раз благодаря завоеванию этой планеты.
Слова о Паитруме ранят сильнее гладия. Рикс снова вспоминает родителей и свою попытку отбить их у боевых роботов. Авгур, узнав его, сразу же попытался убить — и наверняка убил бы, если бы не вмешательство ланисты. Неужто он, Рикс, представляет такую большую ценность, что за него готовы драться высшие чины? Это наводит его на следующий вопрос:
— Кто вы все такие? Я видел Хотча ночью, он за кем-то следил, — на этих словах Граут сжимает зубы, — он — шпион? Вы поэтому его покалечили?