— Тилике Шлоссер, к вам пришли, — медсестра открыла дверь, на пороге стоял оберфюрер, уставший и загнанный.
— Ну как ты? — мужчина присел на койку.
— Хорошо, но могло быть лучше.
— Я рад, что ты выжил в том бою. В любом случае, я слышал про твои увечья… — он запнулся. — Ты уже привыкаешь жить с ними?
— Да, привыкаю, оберфюрер. Скажите, вы ведь не просто так пришли, куда меня теперь?
— Если ты думаешь, что уйдешь со службы, могу тебя разочаровать. Ты по-прежнему мой адъютант, но теперь не единственный.
— Так это значит, что я возвращаюсь?
— Да, возвращаешься и получаешь награду, поздравляю. Надевай форму, поедем работать. Нам многое нужно сделать.
— Хорошо! — Тилике улыбнулся и, увидев свою форму, вспомнил светлые моменты, которых на службе у Готтера было немало.
Ему помогли одеться в первый раз, и они поехал вместе с Готтером и Арни — его вторым адъютантом. У парня были рыжие волосы ежиком, и черные глаза.
Простая жизнь города и страны. Тилике ехал и чувствовал, что он снова в обществе. В больнице жизнь течет по-другому. У мужчины даже сложилось впечатление, что это отдельная вселенная, где всё происходит по-другому, от времени до разговоров и стиля речи, который там используется.
Он проезжал мимо оживлённых улиц и чувствовал себя живым, он чувствовал себя нужным.
***
Вечер тихо подкрадывался и вступал в свои права, на дворе стоял конец августа, вечерняя прохлада проникала в кабинет Тилике через открытое окно. Он сидел за столом, вместе с младшим адъютантом читал письма и разбирал документы. Они делали это уже третий час, глаза начинали уставать от желтоватого света. Было поздно, около половины первого. Пепельница переполнена окурками, на столах куча чашек из-под кофе, который уже не действует на организм.
— Арни, давай сделаем перерыв, я ничего уже не соображаю. Сколько нам ещё осталось?
— Около двадцати писем из личной почты и около двадцати пяти документов, — Арни смотрит на кучу и про себя пересчитывает.
— Ясно… Мне нужно на свежий воздух, — Тилике встаёт и выходит из кабинета. Китель давит и сковывает движения. Может, он отвык его носить? Но так неудобно ему не было никогда.
Мужчина раздражен, отсутствие руки и глаза усложняет даже бумажную работу, повязка, к которой он ещё не привык. Он выходит, но понимает, что в коридоре не лучше, а еще хуже. Тишина, стоящая в нём, давит на Тилике, создаётся впечатление, что всё вымерло. Он знает, что они не одни в такой поздний час сидят за документами, это обычное дело, и поэтому, вздохнув, он возвращается в кабинет.
Вынув сигарету, начинает курить, к нему присоединяется Арни. Они стоят в тишине минуты две, а после Арни нарушает её вопросом, который Тилике не хотел слышать больше всего в своей жизни.
— Как вы получили эти увечья? — мужчина мнется, надеется умолчать и не рассказывать эту историю, но понимает, что, если он не ответит, парень не успокоится.
— Я пошел на фронт, когда мне едва исполнилось двадцать. Я был полон уверенности и надеж, я мечтал вернуться победителем, при звании и с кучей наград, однако всё вышло не так. Наша команда была отличной, в бою мы работали слаженно, а после мы все вместе отдыхали у костра. Наш командир, Йенс Филлер, примирял нас. Но последний наш бой мы проиграли, погибли все, кроме меня и командира. В том бою я потерял два пальца руки и остались шрамы на лице, — он указал на свое лицо, Арни посмотрел с сожалением. О, как же Тилике ненавидел этот взгляд. — Потом, когда я пришёл на службу к оберфюреру Готтеру Мейеру, он отправил меня ещё на один бой, где я уже был командиром. Но нас окружили, и я провалил задание, потерял глаз, руку и часть памяти.
— Мне жаль, что я заставил вас вспомнить много неприятных вещей, простите, — Арни чувствовал, что задел нечто важное для Тилике.
— Нет, не извиняйся, я много чего не помню, может, это и к лучшему. А как ты тут оказался?
— Ну я… Пришел сюда мстить.
Тилике вскинул бровь.