Когда я оборачиваюсь, Венди все еще смотрит на меня с ожидающим выражением лица. Я не хочу разочаровывать ее, но не вижу выхода. Я не могу сказать ей правду.
— Ты знаешь, что можешь доверять мне, не так ли? И Сойеру.
— Я просто… я выросла с верой в то, что… личные дела должны оставаться… личными, — говорю я, ища, что сказать ей.
Она кивает.
— Я это понимаю. Но я рядом, если захочешь поговорить о том, что происходит с Сойером.
Я делаю глубокий вдох.
— Он говорит, что ему нужно пространство, — отвечаю я, пожимая плечами. — И я думаю, что пытаюсь дать ему пространство, а не… подавлять его, — вот, это правда.
Венди кивает.
— Иногда люди говорят, что им нужно что — то одно, но на самом деле им нужно терпение. Чтобы выслушали. Может, если ты позволишь ему поговорить с тобой, остальное встанет на свои места.
Боги, я сомневаюсь. Я начинаю жевать губу, и она начинает кровоточить. Находясь на суше, я до сих пор не привыкла к бальзамам для губ, лосьонам и другим увлажняющим средствам, которыми пользуются люди. В океане моя кожа всегда была мягкой. Теперь без вазелина я превращаюсь в загорелую гуппи.
Когда я смотрю на часы, то вижу, что уже почти двенадцать, и мое сердце падает, как якорь. Мое обеденное свидание с Маршаллом!
— Я совсем забыла, но я… встречаюсь с кем — то за обедом, — извиняюсь я перед Венди, хотя, по правде говоря, я рада, что есть повод закончить разговор.
Венди приподнимает тонкую бровь, но на ее губах появляется улыбка.
— О, значит, у тебя горячее свидание?
— Я… встречаюсь с новым другом.
— Новый друг?
Я киваю.
— Мы познакомились пару недель назад. Он здесь новенький, и я стараюсь быть… дружелюбной, — я все еще в купальнике, волосы влажные и растрепанные, в грязи с берега озера, прилипшей к корням.
Я не хочу торопить ее, но мне нужно принять душ и одеться. Венди понимающе улыбается и, обняв меня, идет к входной двери. Мы быстро прощаемся, а потом я чуть не бегу наверх, чтобы начать готовиться. Я не покупала красивую летнюю одежду, а денег у меня не так много, поэтому я довольствуюсь парой леггинсов цвета овсянки и свободной льняной блузкой. Достаточно прилично, не слишком причудливо, но и не скромно. Человеческая одежда сбивает с толку; слишком много слоев, слишком толстых там, где должно быть тонким, будто они хотят закрыться от солнца.
* * *
Я забираюсь в машину, вставляю ключи в замок зажигания и выруливаю с подъездной дорожки в сторону города. Я уже опаздываю на пять минут. Найдя хорошее парковочное место за магазином деликатесов, я паркуюсь и спешу внутрь.
— Привет, — приветствует меня веселая официантка, — столик на одного?
— Вообще — то, — говорю я с улыбкой, — я кое с кем встречаюсь.
Когда мои глаза находят Маршалла в другом конце зала, на уголках моих губ расцветает застенчивая улыбка. Он сидит в угловой кабинке, потягивает что — то из стакана, и когда он смотрит на меня, его янтарные глаза загораются, но не так сильно, как его улыбка на тысячу ватт: она освещает всю комнату.
Посейдон, человеческие мужчины меня погубят.