Неожиданно Пьер услышал женский голос:
— Пьер! Пьер! Сынок!
Мама вернулась с кладбища. Сердце у Пьера дрогнуло, но он не оглянулся и скрылся за углом, не решаясь уйти прочь. К жене выбежал Луи. Маркиза Луиза кричала мужу, что увидела сына, она хотела побежать за ним. Но Луи держал жену, не девая ей найти Пьера, и говорил:
— Дорогая, ты ошиблась. Это был не наш сын. Это был совершенно другой мальчик.
Луиза долго не могла успокоиться. Но слова мужа и заставляли её поверить в ложь. Слуги тоже подтвердили это (маркиз посмотрел на них гневным взглядом, так что они быстро поняли, что надо говорить, если не хотят потерять работу).
Пьер за углом рассмотрел мать. Маркиза Луиза тоже сильно постарела внешне, как и её муж. Но гордая осанка, грациозная походка, яркий наряд, величественный взгляд и лицо затмевали все её морщинки и заметную худобу. После побега сына она стала сохнуть на глазах, и лишь мастерство врачей и забота мужа, вернули её к жизни. Ну а положение обязывало женщину следить за собой, вот она и сохраняла свою красоту.
Пьер дождался, пока отец уведёт мать тобой, и ушёл прочь с улицы Конде.
***
“Как там Пьер?” — думала Софи, смотря на улицу из окна фиакра. Она ехала вместе с матерью в тюрьму Форс к Урбену Игаридье, человеку, который приходится её отцом. Она изучила уже дорогу, ведущую в тюрьму. Несколько раз она привозила Урбену передачки, но за полгода, пока велось следствие, лишь дважды ей разрешили встретиться с отцом. Сегодня была их третья встреча.
Начальник тюрьмы любезно провёл женщину и девушку во временный изолятор, где дожидался суда Урбен Игаридье. Тёмные тюремные стены вызывали у Софи страх. Казалось, что она чувствует смрад ужаса и людских страданий, которые были заточены в этих стенах. Софи, не взирая, на запрет начальника вышла во двор тюрьмы, где выгуливали заключённых. Арестантские рубахи, наглые мерзкие рожи, тело, пронизанное уродливыми татуировками… На плечах у некоторых стояли самые настоящие клейма. Софи содрогнулась при виде заключённых. Но самое ужасное было то, что эти люди сами выбрали такой путь.
За Софи прибежал начальник и вывел её со двора. Её переполняло и сострадание к несчастным заключённым, и сильное отвращение к ним. Софи увидела не каких-то мелких воришек и мошенников, а кровавых зверей и отцеубийц.
Урбен Игаридье находился в отдельной камере, где держали людей, которые ещё не получили обвинительного приговора. Туда и привели Софи и Марлин. Начальство тюрьмы разрешило женщинам поговорить с подозреваемым не через решётку. Но Марлин отказалась заходить к Урбену.
— Софи, тебе надо поговорить с ним наедине. А что насчёт меня, так это видно будет, — сказала мама.
Она зашла в камеру к Урбену. Отец сидел за крохотным столом. В комнате свиданий ничего кроме этого стола и двух хромых стульев не было. Вид у Урбен был не здоровым, за месяцы изнуряющих допрос, тасканий по судам, и ожиданий приговора он побледнел и постарел ещё сильнее. Но Софи заметила, что он выглядит намного лучше, чем в тот когда, когда она впервые встретила своего настоящего отца.
Софи присела за стол. Урбен взял её руки и нежно погладил их, пытаясь, скрыть слезу от дочери.
— Здравствуй, папа, — произнесла Софи.
Урбен посмотрел на дочь и хриплым голосом проговорил:
— Как ты меня назвала?
— Папой, — скромно ответила она.
Урбен покраснел, не сдерживая эмоций, он перелез через стол и обнял дочь.
— Я и не надеялся услышать это слово от тебя, дорогая, — прошептал он.
Софи успокоила отца. Урбен радовался встрече с дочерью, словно маленький ребёнок, который несколько дней не видел маму. Софи выложила на стол гостинцы, но Урбен и не смотрел на них, она любовался дочерью и спрашивал про её жизнь.
— Да что у меня нового? Ничего особенного. Я влюбилась, — как бы невзначай ответила Софи.