— В моей комнате в общежитии Академий, — ответил Фэш.
И вдруг накрыл ее губы своими, опять заставляя краснеть и пытаться сжаться как можно сильнее. По телу Василисы прошлась волна жара, опускаясь к самым кончикам пальцев, и что-то вдруг заставило ее крепко прижать целующего ее Фэша к себе и прикрыть глаза, позволяя ему, сминавшему ее губы, тем самым заставить ее забыть о неприятных событиях сегодняшнего дня.
Забыть обо всем.
А когда он отстранился, тихо дыша и прижимаясь лбом к ее шее, дрожащим голосом она попыталась спросить:
— И что ты со мной делаешь?
Василиса буквально почувствовала его усмешку.
— Ложусь спать. И вам того же желаю, мисс Огнева.
После чего расслабился в ее ответных объятиях и прикрыл глаза.
Это было слишком контрастно с теми эмоциями, что она испытавала чуть ранее. В мыслях никак не вязалась дневная истерика с этим почти не наигранным успокоением.
Василиса понимала, что поступает до одури глупо. Что начинает доверять тем, кому и вовсе не следует. Что отвратительно пропускает все учения госпожи Афелии мимо ушей.
В голове вертелись воспоминания о замерших во времени телах, мысли о том, что теперь она такая же — вечный угловатый подросток, кривой и нескладный на вид, что смотрится до ужаса смешно.
А еще она вечная. И Фэш вечный. Все они вечные были, застрявшие в загустевшем времени.
И сейчас в объятиях Фэша в лучшее верить хотелось.
Но… не получалось никак.
========== Глава шестая, «Жалкая ненависть» ==========
Хочешь я буду беречь твой сон?
Самый сладкий, самый короткий…
(с)Fleur — Колыбельная для солнца
Пыль мрачными комьями кружилась в воздухе и оседала на старые, ветхие книги, с годами потерявшие презентабельный вид. Их ей выдали в библиотеке Академии и назвали учебниками. Василиса сидела за столом в мрачной, оформленной в серых тонах комнате и задумчиво наблюдала за оседающей на страницы талмуда по истории заклинания грязью.
У нее в руках теплился кусочек былого счастья (самое яркое пятно в этой комнате, не считая Василисы) — маленький, вянущий тюльпан, подобранный в садах при общежитии двух Академий. Он был темно-бордового, кровожадного цвета, но при этом казался хрупким и невесомым, как кровь на прокушенных от поцелуев губах.
Этот хрупкий цветок казался Василисе остатком того привычного и родного мира, что, казалось, утерян на века (для нее, по крайней мере).
Вздохнув, девушка спрыгнула со стула в комнате и достала из рюкзака свою тонкую клетчатую тетрадку, заложенную среди страниц учебника по истории, в которой записывала неожиданно пришедшие в голову мысли и зарисовывала все, что только могла. Эта тетрадь тоже была частью старого, родного мира, и ее Василиса собиралась сохранить у самого сердца.
Вырывая из нее листы, где были хоть какие-нибудь зарисовки или записи, расклеивая их по всей серой комнате, превращая ее в яркое, цветастое пятно, она не жалела. Она хотела сохранить при себе хоть какую-нибудь память о Лешке, Марте и родном городе.
Разрывая листы на небольшие полоски с цитатами, приписанными простым карандашом, она разрывала свое сердце на части.
И не жалела, ни капли, правда.
Она просто хотела домой. И счастья.
*
Она не видела Фэша по меньшей мере две недели и даже не скучала — не до того было. Мрачные, холодные и напоминающие дом ее отца стены общежития помогли сделать одно непременно важное открытие: Захарра Драгоций умела смеяться.
Испуганно, да. Потерянно, постоянно оглядываясь по сторонам, словно боясь, что заметят и накажут, но умела.
И Василиса верила, что еще не все потеряно.
Вытряхивая из-за воротника пестрой голубой куртки снег и поправляя на ходу черный вязаный шарф, она, тихо посмеиваясь, пряталась за деревом от Захарры с разноцветным снежком наперевес.
Копаясь в библиотеке, в которую ей ходить никто пока не запрещал, Василиса откопала одно заклинание, благодаря которому маленьких демонят заставляют есть творог и прочие полезные, но не слишком аппетитные на вид продукты — с помощью него их перекрашивают во все цвета радуги, превращая обычный скучный завтрак в маленькую сказку для ребенка.
Вместе с Захаррой она доработала заклинание, чуть усовершенствовала и теперь перекрашивала безжизненно-серый снег в самые веселые оттенки.