Гермиона молча наблюдает, как Гарри надевает ботинки и заправляет рубашку в штаны.
— Я дам тебе знать, — кивает он, когда заканчивает приготовление.
Грейнджер разрывает от благодарности к другу. Он пришел в себя чуть позже, чем она, у него есть и своя жизнь, свои тревоги. Он беспокоится за Джинни, за Рона и его семью, но снова идет спасать мир. Спасать ее мир.
Она обнимает его за шею, заключая в объятия.
— Гарри, — на выдохе произносит она, — спасибо.
— До встречи, — выпускает он ее из объятий и делает шаг назад.
Очередной хлопок оставляет Гермиону в белых стенах больницы наедине со своими мыслями. Невилл тут же оказывается рядом, что-то говорит, но Гермиона совсем его не слышит.
Перед глазами у нее изувеченное лицо Северуса. Он продолжал оставаться сильным, она могла точно сказать, что он позволял им делать это с собой, потому что любое его сопротивление было бы оценено как попытка к бегству и признание виновности.
Она помнит его взгляд в тот момент, когда мракоборец сказал нелестные слова в ее адрес. Помнит, как огонь в его глазах затмил все прочее, и как он ударил его, защищая ее честь. Она только и могла, что смотреть.
Смотреть, не отрывая от него взгляда ни на секунду.
Гермиона поджимает губы и зажмуривается. От таких мыслей легче не станет, нужно чем-то себя занять и как можно скорее. Иначе время будет течь так же медленно, как это было во сне. Ей пока придется только ждать.
Ждать новостей, но при этом продолжать делать то, что необходимо.
Невилл снова что-то говорит, но Гермиона не придает этому значения. Она словно надевает на себя невидимый конус, не озвученное заклинание защиты от других, и от этого становится немного спокойнее.
Девушка снова возвращается к палате Северуса. Закрыв глаза, чтобы не видеть этого снова, она вытягивает руку с зажатой в ней палочкой и ментально произносит заклинание. Когда она открывает глаза, капли крови, уже взмывшие со всех поверхностей вверх, постепенно растворяются в воздухе.
Гермиона понимает, что слух возвращается к ней.
— Невилл, — негромко произносит она, продолжая смотреть на постель, где лежал Северус, и вмятину от головы на его подушке.
— Да?
Гермиона смотрит на совершенно потерянного гриффиндорца.
— Нам пора всех будить.
Она старается. Она правда старается переключиться. Гермиона варит не один и даже не два котла зелья, полностью пытается сосредоточиться на рецепте, но он связан с ним. Каждый ингредиент, каждое новое действие — все связано с Северусом.
Это добровольная пытка.
Она стоит на ногах несколько часов, даже поесть не выходит, лишь работает, делает, действует. Только бы сделать так, чтобы все было не напрасно. Чтобы помочь ему, помочь себе.
Помочь им обоим.
— Откуда у тебя столько энергии?
Гермиона вздрагивает, оборачиваясь назад и возвращаясь в реальность. Рон стоит в дверях, опираясь плечом на косяк. Его ноги еще не до конца окрепли, как и у всех после сна, но он заставил себя встать с постели и прийти к ней.
Не зря говорят, что любовь — мотиватор крайне серьезный.
— Я стараюсь следовать цели, — наконец отвечает она, возвращаясь к работе, — учусь жить дальше.
— Потрясающе выходит, — сквозит в его голосе сарказм. — Научишь?
Гермиона замирает на мгновение, прекращает помешивать зелье, вынимает черпак из котла и оставляет его на столе, оборачиваясь к собеседнику.
— Что ты хочешь этим сказать? — прижимается она копчиком к столу.
— Ты изменилась.
Гермиона, не сдержавшись, прыскает.
— Я разве сказал что-то смешное? — не понимает он.
Грейнджер смотрит на него. Это от бессилия, Рон. Это она от чертового бессилия.