— Может, они просто не знают, что говорить, — тихо отзывается он и резко убирает руку вниз, когда дверь палаты снова открывается.
— Итак, мадемуазель Агрест, давайте еще раз проверим.
Маринетт сжимает губы и, утерев пальцами соленые щеки, убирает одеяло, задирая медицинскую сорочку. Врач сосредоточенно слушает, смотрит в одну точку, водит стетоскопом по животу девушки, и Маринетт понимает, что затея еще в первый раз была бессмысленна. Он ничего не слышит, потому что нечего слушать.
— Хватит! — резко дергает она сорочкой вниз, вынуждая врача отдернуть руку в сторону. — Они мертвы, да?..
Вопрос застает врасплох не только акушера-гинеколога и Габриэля, но и саму Маринетт. Слова, обжигающие ей глотку все эти бесконечные восемьдесят минут, срываются языком пламени. Девушка сглатывает, поднимая на врача взгляд.
— Мадемуазель Агрест…
— Скажите мне, — срывающимся голосом произносит она. — Вы приходите уже четвертый раз и молчите. Скажите мне.
Мужчина молчит, снимая стетоскоп, и трет переносицу, на мгновение закрывая глаза. Это становится красноречивее всяких слов. Маринетт смаргивает слезы, резко качнув головой, и, избегая взгляда Габриэля, который не сводит его с нее с момента прихода врача в палату, едва слышно шепчет:
— Вытащите их из меня.
Операционную подготавливают за десять минут и ограничивают доступ персонала в крыло, где находится Маринетт, чтобы непроверенные люди не растрепали эту новость первой же собаке из прессы, притаившейся у входа в клинику. Акушер-гинеколог заверяет Маринетт, что та ничего не почувствует, и все пройдет очень быстро.
Ее везут в операционную под светом ярких ламп, увешанных по стенам светлого коридора, и девушка не сводит взгляда с Габриэля, который молча идет все это время рядом, но вскоре сбавляет шаг.
— Не уходи, — просит она, хватая его за запястье.
Габриэль останавливается вместе с персоналом и впервые не печется о том, что могут подумать другие.
— Останься, прошу, — шепчет она. — Потеряй их со мной, я одна этого просто не выдержу.
Когда Маринетт надевают кислородную маску, в тумане надвигающегося забвения она видит лицо Габриэля, а затем становится тепло и спокойно. Сухо и безопасно. Ее несет над волнами теплого лазурного океана, слышится крик чаек, никакой боли просто нет, однако это оказывается временным, и, стоит дымке света раствориться, она снова видит его лицо и находится в палате, куда ее доставили после попадания в отделение.
— Ты проснулась, — немного хрипло произносит он, придвигаясь ближе, и садится на колени возле постели, обнимая ее руку и целуя холодные пальцы. — Я поговорил с врачами, и, оказывается, вероятность потери двойни на этом сроке так высока, что…
— Мальчик и девочка, да? — хриплым шепотом едва слышно прерывает его Маринетт.
Габриэль замолкает на полуслове, чуть кивает и смотрит в ее влажные глаза, не представляя себе, что она сейчас чувствует.
— Они были красивые?
Маринетт не знает, почему задает этот вопрос. Не знает, почему именно Габриэлю. Знает только, что, если не будет слышать собственного голоса, то она просто умрет. Умрет в эту самую секунду, как двое ее детей, которых она не смогла сберечь. Габриэль видит, как осознание потери подкрадывается к ней ближе с каждой последующей секундой.
— Я уверена, что они были совершенны.
Горячая слеза стекает по переносице девушки и течет вниз, останавливаясь где-то на виске.
— Всё закончилось, — он не знает, что ему делать. — Адриан скоро приедет, — и не знает, что говорить.
Маринетт вытаскивает свою руку и не без усилий с болью переворачивается на другой бок, не желая никого сейчас видеть. Она подсовывает руку под подушку и чувствует, как в глазах снова закипают горячие слезы.
— Я буду ждать в приемной, тебе надо отдохнуть, — не выдерживая звенящей тишины, поднимается с места мужчина и трет лицо ладонями.
Он уже направляется к двери, как вдруг…
— Габриэль… — мольба. В ее голосе отчетливо слышалась мольба.
Он останавливается, опустив ладонь на ручку двери, и поворачивается к ней.
— Да?