Первая ночь в плену была тяжёлой. Меня посадили в клетку и связали руки за спиной. Сама клетка была на улице и всю ночь я не могла сомкнуть глаз: на запах крови слетались насекомые, а я ничего не могла с этим поделать.
К полудню я поняла, для чего мне создали такие условия: Зул’джин пришёл побеседовать со мной, а мой разум был ужасно помутнён от двух бессонных ночей. Лгать в таком состоянии было бы почти невозможно, но мне это и не было нужно — за мной была правда. Я знала, что он мне не поверит, и была готова к любому его решению. Вождь дал мне воды, но с такой брезгливой осторожностью и презрением, с которым мы с тобой смотрели бы на каких-нибудь насекомых. Я его прекрасно понимаю в тот момент: в моих венах кровь тех, кто убивал его предков и соратников.
Я говорила всё так, как и было: как меня перевели на границы и приказали помогать следопытам, а после того, как узнали мою позицию и мнение об этом приказе, решили заставить меня залечивать раны пленных троллей из Амани во время допросов, чтобы им наносили в эти же места новые удары. Я рассказала Зул’джину, кто и где удерживал его воинов. Рассказала о тех, кто завёл меня в ловушку и бросил на потеху Амани.
— А какова была твоя позиция? — спросил меня он.
— Это не эльфийские земли. Эльфы пришли в эти леса и принялись убивать тех, кто жил здесь задолго до нас. Земли хватило бы всем, но син’дорайская гордыня и кровожадность не позволит им жить в мире с Амани.
— Как только не заговоришь, когда захочешь жить, — он расхохотался, делая вид, что вывел меня на чистую воду.
— Если ты убьёшь меня прямо сейчас, эта смерть будет для меня достойнее существования среди моего народа.
— Если бы Зул’джин верил эльфам, тем более пленным, то он бы не дожил до этого дня.
Он ушёл, и с тех пор я долго видела его лишь краем глаза из-за угла постройки, куда переставили мою клетку. В один день я проснулась от того, что лагерь наполнился громкими возгласами и смехом — в него возвращались тролли, а Зул’джин стоял ко мне спиной, встречая их. На руках у них были другие соплеменники, те самые, кого меня принуждали истязать. Я впервые за долгое время испытала большое счастье — им удалось убедиться в том, что я не лгу, более того, сам вождь поверил мне и решился отправить туда своих бойцов, а ещё, конечно же, я была рада, что они спасли своих.
— Думаешь, изменой ты купишь мою милость? — Зул’джин вернулся к моей клетке.
— Я рада, что вы не только никого не потеряли, но ещё и вернулись с пополнением. По ним, я думаю, видно, что им там приходилось нелегко. Намного хуже, чем мне здесь.
Зул’джин изо всех сил пытался вывести меня на чистую воду, поймать на ошибке. Как-то раз, по пробуждению я обнаружила ключ возле своей клетки. Раньше его там не было. Он навязчиво блестел в лучах рассветного солнца, и я, разумеется, воспользовалась им — ненавижу заточение, даже аманийское. Я вышла, размялась, потому что моё тело, казалось, успело обратиться в камень, и легла на траву возле своей тюрьмы. Моё ослабленное от голода и жажды тело почти всё время требовало спать. И ты даже не представляешь, какой роскошью может быть сон на спине. Сон на свободе. Но долго отдыхать мне не дали. Надо мной стоял Зул’джин. Он очень плохо изобразил удивление и спросил, как мне удалось выбраться. Я ответила, что кто-то же положил для меня ключ. Тогда он поинтересовался, почему я не сбежала. Я ответила, что то, что я готова принять смерть от его топора вовсе не значит, что я желаю погибать от рук син’дорай, или подвергнуться их пыткам. Очевидно, что мне бы и не дали сбежать — это очередная проверка.