Вынув ключ из-под пояса, она открыла ту часть покоев, из которой могла наблюдать за происходившим. Прорицатель сидел спиной, а одна из девушек спрашивала его о совершенно предсказуемых вещах: сможет ли она вернуться в Топкапы и стать госпожой. За ней зашла другая, третья, четвёртая, и, наконец, пятая. И все как одна задавали этот вопрос. Когда Кютай-хатун получила очередной отрицательный ответ, она разозлилась и стала обвинять колдуна в шарлатанстве, а затем схватила мешочек с золотом, оставленный ею на его столе, и пошла прочь, громко хлопнув дверью. Башира молниеносно отреагировала, бесшумно появившись из-за угла, и схватила бывшую фаворитку за плечо, развернув её к себе.
— Ты должна вернуть то, что забрала, — твёрдо проговорила калфа.
— Не понимаю, о чём ты, — вздрогнув от неожиданности, растерянно ответила рабыня с тем же жалостливым и испуганным взглядом, что и обычно.
— Ты же знаешь, ты должна заплатить. Если хочешь вновь попасть в «султанский рай», у тебя должна быть идеальная репутация. А так ты только подтвердишь прежние обвинения в воровстве.
Кютай-хатун переминалась с ноги на ногу, обдумывая слова смотрительницы гарема. Она осознала, что отрицать свою вину уже никак не сможет, и протянула золото Башире, но калфа велела отдать его стражникам.
— С чего это ты вырядилась, как к султану на хальвет? — раздался высокий громкий голос Мерием-хатун, всё это время подслушивавшей за поворотом. Она вплотную приблизилась к Башире-калфе, обратив на неё возмущённый взгляд.
— Я не собираюсь перед тобой отчитываться, — коротко ответила госпитальерка, чувствуя нарастающий гнев. Наложница в открытую её провоцировала, выискивая, к чему бы придраться, и было неясно, как правильно на это реагировать.
— Зато тебе придётся отчитаться перед Умут-калфой, — на лице рабыни появилась мерзкая победная усмешка.
— И в чём ты меня уличишь?
Бывшая фаворитка хотела ответить, желая продолжить спор, но в последний момент решила просто отправиться в свои покои. За ней пошли остальные. Калфа и сама поняла, что Мерием имела в виду — она покинула гарем, да ещё и в неподобающем «имуществу султана» виде, но сейчас ей было всё равно, какие эти обвинения повлекут за собой последствия. Башира осталась одна перед покоями Якуба. Её руки дрожали, но она была настроена решительно. Она сделала глубокий вдох и выдох, охладив бушующие чувства и метающийся разум. Девушке порой казалось, что гарем навсегда её изменил, сотворив из аристократки дрожащую и напуганную рабыню, лишив прежней доблести и бесстрашия, но теперь она словно возродилась и вспомнила, какой была. Калфа бесшумно зашла и закрыла за собой двери. Нервное возбуждение будоражило ум и колотившееся сердце.
В комнате пахло благовониями, их дым заполнил всё пространство, окутывая девушку словно туман. Башира сделала глубокий вдох, наслаждаясь этими мистическими ароматами сандала, ладана, жасмина и ванили. Подумав, что все хатун уже ушли, звездочёт развернулся, и увидел перед собой ещё одну. Она приветственно поклонилась, а затем подняла на него острый взгляд серых глаз, рассматривая гостя дворца, когда его худое лицо уже не скрывал капюшон. Без тех чёрных одеяний, облачённый в бежевый кафтан из простой ткани, на который спадали вьющиеся на концах тёмно-каштановые волосы, он уже не создавал впечатление могущественного колдуна, вступившего в сговор с дьяволом, а светлые глаза, показавшиеся калфе зловещими, теперь смотрели на неё с интересом и доброжелательностью.
— Вы позволите? Я бы также хотела узнать о своём будущем.
— Наша жизнь, прошлое и грядущее — это дорога, имеющая начало и конец, — тихо начал говорить Якуб. — Человеку кажется, что судьба в его руках, и будто бы ему под силу сойти с предписанной стези, но в этом кроется его главная ошибка, ведь чем дальше он уйдёт со своего пути, тем хуже для него. Однако ноги сами будут идти по верному направлению, — звездочёт сделал паузу, о чём-то задумавшись, а затем продолжил, — твоя дорога мне не видна полностью, хатун… Вижу лишь опасность, со всех сторон окружающую тебя сейчас. Но в тебе есть силы выстоять. Ты напрасно хочешь сдаться. Как твоё имя? — прорицатель указал рукой на место напротив себя, приглашая присесть.
— Меня зовут Башира-калфа, Эфенди Хазретлери, — теперь представляться новым именем стало для девушки привычным. Госпитальерка начала находить в нём особую красоту, особенно если не вспоминать его смысл. Оно стало тяжёлой ношей, словно крест мученика, и оттого порождало гордость. — Ваше имя мне также известно, я много чего о вас слышала. Признаюсь, все вспоминают ваши страшные предсказания.