Я задумчиво сделала глоток из чашки.
Я никак не могла понять, но… что-то во всём этом было.
Что-то, из-за чего я всё-таки сказала:
— Хорошо, Игорь Михайлович. Я поговорю с Русланом.
Его лицо чуть посветлело, и на пару мгновений он действительно стал очень похож на своего сына.
— Спасибо, — произнёс он с искренней благодарностью и улыбнулся.
Я уже собиралась ответить «не за что», как в дверь позвонили.
Руслан вернулся.
Я оставила их вдвоём на кухне. Мне показалось, что моё присутствие будет лишним.
Сначала они говорили спокойно, потом уже не очень. Оба горячились, и я слышала их напряжённые голоса даже сквозь стену. Правда, слов разобрать не могла.
Потом Игорь Михайлович ушёл, и ещё более мрачный, чем был, когда я открывала ему дверь. Руслан тоже не светился от счастья, и я подумала, что они наверняка опять обсуждали его творчество.
— Что хотел твой отец? — спросила я осторожно, утягивая Руслана за руку в спальню. Я чувствовала, что ему необходимо расслабиться, и начала расстёгивать пуговицы на его рубашке.
— Мозги мне мыл, — пробурчал он, останавливая меня. — Не нужно, Вера. Я сейчас слишком зол. Не хочу сделать тебе больно.
— Ты не можешь сделать мне больно, — прошептала я и положила одну его руку себе на грудь. — Не бойся…
Руслан что-то простонал, и спустя мгновение я осталась без футболки, а его губы уже порхали по моей груди — то нежно и почти невесомо, дразняще, то требовательно и зло, страстно.
А я вдруг почувствовала, что хочу иного.
{Он} любил это. Даже обожал. Но я не знала, любит ли Руслан… и, отстранив его от себя, медленно опустилась на колени.
— Вера… — в голосе был испуг, но и страсть тоже. Много страсти. — Не надо.
— Ты же хочешь, — сказала я тихо, глядя ему в глаза. Они лихорадочно сверкали. — Я вижу. И меня это совсем не унизит.
Странно, но когда я делала это с {ним}, всегда чувствовала себя немного униженной. {Он} так хватал меня за волосы и толкался в мой рот, что было больно и обидно. Словно я не человек, а вещь.
Впрочем, ведь так оно и было. Я была вещью, {его} вещью.
С Русланом всё оказалось иначе. В каждом его движении, в каждом стоне было столько трепета, что я чувствовала, какую силу имею над ним. И это не унижало, а возвышало.
Несмотря на то, что я стояла на коленях.
Забавно… и несправедливо. Собственная любовь прибивает нас к земле словно гвоздями, а чужая — возносит над ней.
Я, Вера, падший ангел, пользовалась крыльями настоящего ангела, чтобы вновь почувствовать, как лечу, не касаясь земли.
— Теперь расскажешь, о чём вы говорили? — спросила я, улыбаясь, когда всё закончилось. У Руслана был абсолютно блаженный вид кота, которого накормили сметаной.
— Всё как обычно, Вер, ничего нового, — вздохнул он, садясь на постель, и усадил меня рядом с собой. — Отец говорил, что мне нужно взрослеть, учиться продавать свой талант, и так далее. За тебя хвалил, кстати. — Руслан усмехнулся. — Сказал, молодец, что добился.
Я гладила его по волосам и напряжённо думала. В голове у меня давно крутилась какая-то мысль, но я никак не могла понять, какая именно.
— Скажи, а… твой отец… почему он не женился второй раз? Или?..
— Нет, он не женат. Он очень любил маму. Знаешь, как он говорит? «Все остальные женщины для меня — как твои картины. Скука, тоска и зевать тянет».
Наверное, надо было засмеяться, но я не могла. Я вдруг поняла, почему мне не понравился отец Руслана.
Он — моё отражение.
Он тоже падший ангел.
— А почему ты не хочешь пойти ему навстречу?
Руслан посмотрел на меня с удивлением.
— Что?
— Хотя бы раз. Согласись на выставку. Он будет рад устроить её тебе.
— С этими картинами? Не очень. Он хочет, чтобы я нарисовал новые. {Коммерческие.}
В устах Руслана это слово звучало настоящим оскорблением.