– Уокер, замолчи-и-и…
– Что?!.. Не подходи! Отойди от меня!
– Забыл спросить разрешения, - створки хлопают, скрывая обоих в комнате.
И Абигаиль остаётся только догадываться, почему голос отца, должный звучать грозно, льётся иначе, совсем по-особенному.
Как-то так, как бывает лишь в обществе матери.
Ужасающая правда вскрывается в ноябре, когда вместо богатого сундука с крошкой-драконом в её детскую вносят два свёртка.
– Знакомься, тучка, - у Вики спокойное, умиротворённое лицо. Щёки слегка округлились, но она знает, это ненадолго. И повторится не раньше, чем великовозрастному светочу счастья ростом в пару метров не придёт в голову, что им нужны ещё дети. Как можно больше детей. Огромная команда по Крылоборству. – Это твои братья.
– Адам и Яков, - Люций сияет. Роды вышли лёгкими, а план по числу сыновей перевыполненным. – Какóго оставим, а какóго скормим церберу? – Он ведёт себя, будто идиот. Очень довольный идиот.
– В СМЫСЛЕ БРАТЬЯ?! – Из рук Аби выпадает дедовская бритва. Она затупилась, но ещё сгодится для стрижек многочисленным куклам, которых дарит ба. Ребекку малышка любит, а фарфоровых мутантов из Цитадели нет. Поэтому сначала тех следует остричь и обрить, а уж после – обезглавить! – Вы обещали дракона!
– Не мы, а твой папа. – Виктория сужает глаза и сверкает ими в сторону супруга. Губами зло шепчет «А я говорила…» и выглядит прекрасной до критичности. Весомый повод не останавливаться на трёх наследниках, уверен Люцифер. – Хочешь их подержать, тучка?
– Хочу цербера, - мрачно отрезает черноволосая девочка.
Обиду удаётся выместить лишь через несколько недель, когда на смотрины съезжается куча знати. Среди них бегает очень толстый, очень златокудрый и очень губастый херувим Давид, который бесит побольше братьев.
Дурацкая причёска, ущербный румянец, несносная куртка – вот его визитная карточка.
– Пойдём, покажу тебе кое-что, - сумрачно выдаёт Абигаиль и, не дожидаясь ответа, решительно топает вперёд.
Приходится вести ангела малоприметными коридорами и вылетать через окно, хотя до заднего двора есть пути короче.
Она запирает его в загоне c лошадьми Апокалипсиса и с удовольствием слушает вопли сквозь ворота, пока они не сменяются выразительным чтением.
– Всё можно приобрести: и волов, и овец среброрунных,
Можно прекрасных коней обрести, золотые треноги;
Только вот душу назад возвратить невозможно; не купишь
И не поймаешь её вновь, когда улетит вдруг однажды!
Наследница Чертога слишком любопытна, папа говорит, это у неё в мать, а та вечно спорит «Конечно в отца! От меня ты унаследовала всё самое лучшее! От него – то, что досталось!».
– Что ты делаешь, дурак? – Она вламывается внутрь с видом голодного вепря и наблюдает удивительную картину: Давид влез на перевёрнутый плуг и декламирует скотине стишки.
– Обуздываю жеребцов Апокалипсиса.
В Школу их отправляют в один год, с тех самых пор они вечные сокурсники. На вступительной церемонии мальчишка совсем не похож на грузного амура, каким Абигаиль его запомнила. Он вытянулся, а белобрысые кудри стали ещё длиннее. Но характер тот же – Давид обожает гундеть и привлекать внимание.
Но она не намерена уступать ему во второй «дисциплине».
За окнами дворца, как по расписанию, включают снег. Мама любит сочельник и Рождество, отец – отчего-то нет, но ни Аби, ни братья не в курсе подробностей. Вернее, кое-что им, конечно, удаётся почерпнуть из курса новейшей истории, потому что имена родителей там встречаются через строчку, но об остальном можно только гадать на кофейной гуще.
– Это что? – У Люция дёргается глаз при виде дочери.
– Это платье на бал, на который она идёт, - отвечает за кровиночку Вики.
– Это платье на бал, на который она не идёт.
– И что тебе не нравится? – С вызовом бросает мать. У Абигаиль красивые и молодые родители, она не слепая. Шепотки за спиной отца – личное поле для проращивания ревности, они с самого детства заставляют беситься «Куда глазеете?! Это моё!».