Всё было, как он и думал: не поцелуй, а один долгий укус, больше напоминающий попытку полностью подчинить себе другого.
Но им так и надо. Какая охота без азарта? Какая война без подчинения?
Они одинаковые. И связь у них тоже есть. Такая же сильная, но осознанная и понятая только сейчас.
Артемида вцепилась ногтями в запястье Ареса, думая отбросить. Но ей не больно: Бог чувствовал, что все силы Андреа брошены лишь на то, чтобы сильнее сцепиться языками. Мокрый звук разорвавшихся на миг губ прозвучал почти оглушающе. Грудь Богини поднялась от учащённого дыхания и соприкоснулась с телом Ареса.
Вниз, к солнечному сплетению, прибила волна жара, способного сжечь заживо.
Но Боги продолжали гореть. Друг для друга.
— Так и знал, что тебе непросто жить со своим целомудрием, — шепнул Арес и крепче сжал шею девушки. Посмотрел на её лицо: помимо помады смазалась и тушь. Из-под прикрытых век на него смотрели чёрные, как смоль, глаза, и искры в них летали такие же мрачные.
Воин такого за все жизни свои не видел.
— Замолчи, — приказала ему Артемида и притянула к себе снова. Двумя руками схватила лицо Ареса и с жадностью, будто задыхалась без его губ на своих, впилась снова. Бог прижался ближе, сталкиваясь с ней бедренными косточками; Кэмпбелл соприкоснулась ягодицами со стеной.
Пальцы скользнули по скулистым щекам Бога, прошлись по шраму, уродующему левую половину лица. И Ареса будто ледяной водой окатили. Прикосновение к шершавой коже, которая всегда одним даже присутствием будет напоминать об его предназначении, оказалось слишком личным. Намного интимнее поцелуя их, напоминал своей отчаянностью животный, и всех последующих действий в перспективе.
Он хотел оттолкнуться, но Артемида оказалась проворнее. Руки её сжали шею Ареса в действии, зеркальном касанию Бога, а сама Кэмпбелл прошептала, от губ жёстких не отсоединяясь:
— Не смей… стесняться. Шрамы тебя украшают.
Чёрт возьми…
Арес чувствовал, что начинает уступать ей. Что равный их поединок за контроль друг над другом становится совсем неравным. А допустить он этого не мог, даже если бы Артемида только на его лицо, изуродованное собственным предназначением, смотрела.
Арес заткнул ей рот, обхватив подбородок ладонью. Сам, наоборот, спустился ниже, обхватил губами венку, колышащуюся на шее Богини. Прижался к ней, втянул тонкую кожу, чуть перекатывая её между зубами.
Она такая терпкая… Её кожа. И сама Артемида такая: как самое лучшее вино Диониса, сносящее голову. Андреа заскулила ему в ладонь, но всхлип Богини оказался заглушен, больше напомнил стон.
Арес понимал, что подходит к грани собственного контроля, за которой его ждало бы полное безумие. Такое, с каким не справиться, какому можно лишь поддаться.
Артемида попыталась уцепиться за выступ на стене, чтобы не сползти на пол, но на ровной поверхности ничего не нашла. Так и царапала бетонную стену, проверяя на прочность чёрные ногти, и пыталась укусить пальцы Ареса.
В тот миг они отдались разврату, что накрыл их, как цунами, но Бог хотел это видеть. Наблюдать, как закатываются глаза непорочной Артемиды от его касаний, как раскрывается в стоне её рот, как белеют костяшки собственных пальцев, сжимающиеся на талии Андреа.
И желание это оказалось даже сильнее необходимости задрать юбку девушки и взять её прямо сейчас, у стены, как последнюю блудницу.
Вместо того Арес подхватил её на руки, обхватывая пальцами ягодицы. Андреа послушно развела ноги, обвила Бога войны за талию. Жар лона девушки сводил с ума. Он направился дальше по коридору, уже не боясь быть пойманным каким-нибудь официантом или затерявшимся победителем. Плевать, если их и поймают.
Это лучше, чем ощущать стыд за собственную тягу к Артемиде.