Вечером в субботу мама всегда давала мне книгу — обычно что-то из классики. (Детских книг, столь популярных сегодня, в наши дни практически не было). Мама обожала читать мне что-то вслух, а затем обсуждала со мной просчитанное. И, разумеется, меня ждало совместное чтение газет или политической журналов. В такие минуты мама напоминала мне веселую старшую сестру. Она становилась похожей на веселую девчонку: сидела, закинув ногу на ногу и звонко смеялась, поблескивая очками.
Но наступало воскресенье, а, значит, утром меня ждал урок французского языка. Мама сажала меня за стол, выкатывала кресло и садилась рядом со мной. Не дай бог мне было совершить больше трех ошибок! Я сразу превращался в «балбеса» и «бездаря». Я, силясь, читал текст, чтобы только не всхлипнуть. Но мама была беспощадна, гоняя меня так, что я не мог опомниться ни на минуту. Она строго поправляла мое произношение и грамматические ошибки, заставляя начинать снова и снова. В конце концов после очередной «балды» я садился переписывать упражнение.
— Вот, молодец, — сухо кивала мама, проверив все красными чернилами. — Теперь устно. Одно не заменяет другого: устная и письменная речь — разные вещи!
Я кошусь в правый угол стола. Там у меня стоит портрет. Портрет Георгия Димитрова. Я всегда мечтал быть похожим на этого несгибаемого болгарского коммуниста. Мама рассказывала, что они дружили с отцом и даже показала мне фотографию, где они улыбаются в перерыве какого-то конгресса или совещания Коминтерна. Но я знал — стать таким смелым и умным можно только преодолевая себя. Через «не хочу». И я, сжав зубы, обливаюсь утром ледяной водой. А потом делаю свое маленькое упражнение.
После обеда в воскресенье у меня появлялось свободное время. Иногда в это время мама водила меня в музеи: благо у нас их, как нигде: Эрмитаж, Петропавловская крепость, Кунсткамера… Просто мы с ней шли гулять по Васильевскому острову, где остались дома восемнадцатого века. Но часто я просто убегал во двор — побегать с приятелями и поиграть в войну, о которой мы знали, что она обязательно будет. Чаще всего мы вдвоем с моим одноклассником Сережкой «Незнамом» обороняли какую-нибудь крепость или шли в наступление из траншеи. Мы знали твердо, что война неизбежна, как восход или закат. Мы были одни во всем мире, и с детства знали: рано или поздно нам придется воевать.
А еще у меня была своя тайна. Я никогда не верил, что отец покончил с собой. Я был уверен, что его убили враги. Наверное, за Китай, Коминтерн или что-то еще. Но я твердо знал, что он не стрелял в себя. И моей задачей было вычислить и найти тех, кто это сделал. Правда, не сейчас, а потом. Когда я стану взрослым и сильным.
Настя
Каникулы пролетели довольно быстро и пришла пора возвращаться в школу. Вот почему во время учебы время идет медленно, а когда каникулы — несется, как сумасшедшее? Сейчас я сидела на уроке математики и, решая примеры, наблюдала за одноклассниками, которых давно не видела. В наши времена еще не было школьной формы: на уроках все одевались, как хотели, да и купить заграничный плащ или платье можно было запросто в сияющем вечерними огнями «Торгсине». Что уж говорить о тех, чьи родители недавно вернулись из заграницы, как у Иры Аметистовой или Миши Иванова…
Я хорошо помню наш класс, хотя мои воспоминания уже стали обрывочными и странными. Я почти не помню, как мы пошли в первый класс, но зато хорошо помню первое сентября второго класса, когда мы все пришли с букетами астр. Старая школа, казалось, была пропитана их синим и белым запахом. Я плохо помню, как мы изучали букварь, зато воспоминание, как наша учительница Лидия Алексеевна повела нас в зимний парк, до сих пор стоит у меня перед глазами. Мальчишки в латаных пальто и треухах играли в хоккей, а мы стояли чуть поодаль, смотря на странные птичьи следы на снегу. Мне трудно вспомнить, какие оценки я получала во втором классе. Но зато никогда не забуду, что у нас на школьном окне повесили термометр, чтобы мы могли наблюдать за температурой. И еще я помню начало весны — талые лужи и разлитый в воздухе запах тепла, ловя который мы, радостные, поскорее спешим на каникулы.
А еще я, как ни странно, помню одну контрольную по математике, которую мы писали в холодный октябрьский день — незадолго до осенних каникул. Рядом со мной сидит, как обычно, Миша Иванов в тёмно-сером костюме, неуверенно пишущий ответ. Математика давалась ему плохо, хотя и в русском он не был мастером. Миша оказался весьма приятным и добрым человеком. Когда Марина Князева смеялась над фигурой Сони Петренко, он заступился за нее, сказав, что Софья хотя бы не похожа на куклу и не ведет себя подобно базарной бабе. Мы с ним быстро поладили и вчера даже бегали вместе вокруг школы. Я мчалась быстрее, однако и мне, и Мише было весело.
Лера Кравченко с русыми прямыми волосами и зелеными глазами быстро пишет пример за примером. Лера была отличницей и быстро понравилась нашей учительнице Лидии Алексеевне. Тонкие черты лица и задумчивый взгляд добавляли ей сходство со снежинкой. Себя я считала симпатичной, но до настоящей красоты мне было далеко — невысокая, светло-русая, есть прыщики, и непонятный цвет глаз — серо-голубые. Неплохо, но если сравнить меня с той же Леной Тумановой…