— Ивановой.
— Ивановой, так… Думаю, это не случайность. Сталин недоволен ситуацией в парторганизации Ленинграда. Вспомни праздничную демонстрацию: ваши подняли портреты и его, и Кирова. Понимаешь, Кирова! Тот превращается в фигуру, сопоставимую со Сталиным, и это, поверь, по нутру далеко далеко не всем.
— Киров всегда был за Сталина, — раздался сухой голос отца. Ему, похоже, не нравилось какой оборот принимал разговор.
— Киров лично — вполне возможно. Но в ЦК есть люди, которые хотят заменить Сталина на Кирова. И он, поверь, это знает.
Невдалеке раздался надсадный гудок мчавшегося паровоза. Ревя изо всех сил, он словно сообщал всем о своем приближении. Затем послышался быстрый стук колес. Я вдруг подумала, что ни за что на свете не хотела бы сейчас переходить рельсы.
— Как с Рудзутаком, — продолжал наш гость. — Он душой и телом за Сталина. Но Ленин предлагал в своем время заменить им Сталина. Такое не забывают.
— Неужели ты думаешь, что это связано с такой мелочью, как Настина школа? — в голосе отца звучала изрядная нота недоверия.
— Уверен. Девочку обвинили не в аморальности и лени, а в политической оппозиции. Да еще какой! Одиннадцатый съезд, ты только подумай… Скоро заговорят о том, что наверняка Иванова агитировала за оппозицию других учеников. А там потянется ниточка и к ее родителям. Кто они, кстати?
— И ты, выходит, тоже веришь в ее виновность? — отец говорил теперь с раздражением.
— Скорее всего, она не виновата, — наш гость говорил спокойно, взвешивая каждое слово. — Что она, малявка, знает про Одиннадцатый съезд… Но, поверь, есть влиятельные люди, которым нужно, чтобы эта ваша Иванова была виновата.
— Кого ты имеешь ввиду? — кашлянул отец. Я была уверена, что он сейчас прикрыл ладонью рот.
— А вот смотри: райком комсомола хотел всадить ей статью «контрреволюционная пропаганда». Не дал секретарь райкома — ограничились исключением из комсомола. А завтра спросят того секретаря: почему покрывал оппозиционерку Иванову? Не сочувствуешь ли ты сам оппозиции Одиннадцатого съезда?
— Кому это нужно по-твоему?
— А это — удар по Кирову перед Пленумом! — невозмутимо продолжал Щебинин. — Зачем пригрел в Ленинграде остатки оппозиции Одиннадцатого съезда? Вряд ли его так спросят — не посмеют, не та фигура, — горько усмехнулся наш гость. — Но если несколько подобных случаев попадут в газеты, Киров на Пленуме будет осторожнее, станет держаться подальше от Рудзутака, а, может, и своего друга Орджоникидзе. Вот куда влезла ваша Иванова! — заключил он. — Боюсь, девчонку они не выпустят, загрызут.
— К чему же мы придем? — с легкой тревогой спросил отец.
— Может, наивно, но я всё же верю в партию, — раздался голос Щебинина. — Вместе Серго и Киров смогут вернуть равновесие. Да и Рудзутак с Пятаковым скорее всего примкнут к ним. Сталин прав, во многом прав… Но ему нужен и противовес.
Я сидела прикрыв рот ладошкой. До этой минуты мне казалось, будто все наше Политбюро — настоящие близкие друзья. Они спорят, смеются, грустят и вместе думают о нас, о стране… Что же получается? Они ссорятся друг с другом? Этого не может быть! Выходит, вся эта глупая история с Ларисой связана аж с самим Кировым? И что будет дальше? Неужто место Сталина займет кто-то другой?
Может, мне все это снится… Да, наверное, снится… Этого разговора не было в реальности: я просто спала! Но нет: сквозь сон я услышала, как закрывается дверь. Отец с мамой, видимо, вышли проводить гостя до двери.
— Уехал… В Токио? — послышался встревоженный голос мамы.
— В Китай, скорее, — ответил отец. — Хороший человек Пашка, правда?
— Хороший. Знаешь, эти красные интеллигенты, сменившие шинель комиссара на посольский фрак или кожанку чекиста на костюм директора треста, всегда казались мне грозным духом Революции, — вдруг с грустью сказала мама.
— И Пашка, и Валериан… Одной когорты!
Отец засмеялся. Я была не совсем согласна, так как не заметила в Щебинине никакой угрозы.