— Если они хоть немного похожи на полицию, которую я знаю, то это принесёт больше вреда, чем пользы, — бормочет он себе под нос. — Но, возможно, у меня нет другого выбора.
Полиция, которую он знает? О чём он говорит?
То, что он говорит, очень странно. А ещё этот его странный наряд и факт того, что у него, кажется, даже нет мобильного телефона.
Ты лихорадочно думаешь, пытаясь найти объяснение этой странной ситуации, в которую сейчас попала. Тогда, наконец, ты находишь зацепку, которая имела бы место быть.
— Ты беженец? Нелегальный иммигрант? — спрашивает. Неужели он не хочет привлекать полицию, потому что знает, что его депортируют?
Твоё лицо мрачнеет от мыслей об этом. Ты слышала разные истории о беженцах, которых отправляют на родину, а потом пытают или убивают.
Мужчина на мгновение задумывается, а потом кивает.
— Совершенно верно. Я беженец. Но я ничего не могу вспомнить о месте, из которого я пришел, — и всё же что-то в его словах тебе не нравится. В его голосе нет искренности. Он всё ещё смущен, но пытается скрыть это под холодным выражением лица.
Ты смотришь ему в лицо. Ты не очень хорошо разбираешься в этническом профилировании, но он не выглядит так, будто приехал из Африки или Ближнего Востока. И ещё он говорит на твоём языке. Может быть, со странной интонацией, но это не был акцент, это больше похоже на диалект.
— Так что, пожалуйста, не звони в полицию, — просит он и скрещивает руки на груди. — Или в эту амбу-штуку****.
— Ты имеешь в виду скорую? — удивлённо спрашиваешь ты. Он не знает, что такое «скорая помощь»? Есть ли такая страна вообще, в которой их нет?
Он замечает твой ошеломлённый взгляд.
— Смотри. Я ничего не помню. Не помню, откуда я родом, и ничего о том, как тут всё устроено. Всё, что я помню, это то, что я беженец и не могу попасться.
— Ничего не можешь вспомнить? Ты хочешь сказать, что даже не помнишь, что такое «скорая помощь»?
— Именно, — он стоит неподвижно, оценивая твою реакцию.
Это оказалось намного сложнее, чем ты думала вначале.
Может не следует это делать? Он не хочет, чтобы ты втягивали чиновников в эту ситуацию из-за страха депортации, и ты не можете оставить его здесь слоняться в одиночестве. Ты вздыхаешь и проклинаешь себя. Чёртово добродушное отношение.
— Садись, — говоришь ты и жестом указываешь на свою машину. Достаёшь ключи от неё и открываешь двери. Он настороженно смотрит на автомобиль.
— Ты не помнишь, что это такое? — спрашиваешь. Он отрицательно качает головой. Ты стонешь и открываешь пассажирскую дверь.
— Это машина. На них ездят, чтобы добраться из пункта А в пункт Б.
— Куда ты собираешься меня отвезти? — спрашивает он и прищуривается. К машине не подходит.
— Ко мне домой. По крайней мере, на сегодня. Завтра я придумаю, что с тобой делать, — говоришь ты ему. Уже слишком поздно. Ты могла бы просто оставить его здесь, но ты знаешь, что если бы прочитала в завтрашней газете, что его убили, потому что он забрёл не в ту часть города, то почувствовала бы себя виноватой.
— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — объявляет мужчина и цокает языком. — Я справлюсь сам.
— Ты ничего не знаешь об этом городе. И даже не помнишь, что такое машины. Я не хочу узнать потом, что тебя убили, и понимать, что это частично и моя вина.