Оля предложила:
– Давай я тебе ногу перетяну покрепче.
Не стала трогать его ослабшую повязку, сняла платок, намотала, затянула узел.
– Туже, – попросил. – Вот спасибо.
– А у тебя волосы непокорные, – заметил, когда она на него глаза подняла.
Оля отошла с досадой. Да знает она. Торчком растут надо лбом, никак не пригладишь.
Она раньше жила себе и жила, не волновали ее особо эти лохмы. А тут вечером дома украдкой в зеркальце посмотрелась. Глаза, рот, нос – все на месте. Лицо вот скуластое.
– Мама, я красивая или нет? – спросила у матери.
– Не в красоте счастье, – вмешался отец. – Девушка покладистой должна быть и работящей. Красота – дело второе.
Так и не поняла Оля, красивая она или как. Сама о себе разве знаешь? А другие ей ничего никогда не говорили.
Семен прихрамывая зашел к ним вернуть платок. Надо же, чистый: он его выстирал. Как будто она сама не может.
Семена быстро за своего признали. Не пьет, не гуляет. Нанимали на работу охотно.
– Экая мать его дурная, – сказал раз Олин отец. – Потерпела б маленько и жила б сейчас с таким сыном припеваючи.
– Всякие бывают обстоятельства, – вздохнула Олина мать.
– Ой, Семена наслушалась, – засмеялся отец, – вот, тоже мне, блаженный выискался, все у него «люди добрые, их понять можно».
А Оля не представляла, как кто-то мог маленького Семена оставить. Он же в меленьких кудряшках, улыбается, ресницы загибаются. Как же такого отдать, от себя оторвать. Разве что все поумирали и сама мать при смерти была. Только так!
В соседней деревне затянули со строительством. Попросили помощи. Достраивали в ранние заморозки. Торопились. Парни вернулись оттуда веселые: и заплатили им неплохо, и управились они до первого снега. Вон как теперь метет.
– А Семен где? – спросила Оля.
– Задержался, доделывает. Обещал к ночи вернуться.
– По такой-то погоде?
– Ну заночует там.
А если не заночует? Отца просить за ним ехать? Откажет ведь: телега увязнет, а до санного пути еще недель шесть. Ольга решилась – впрягла лошадь в телегу. Ой, отругают ее за самовольство. И что она только делает!
Вьюга так разгулялась, что Оле страшно стало. И куда едет, зачем? Фух, вон он, темная фигура бредет. Семен!
– Оля? – удивился Семен, с трудом шевеля замерзшими губами. – Ты куда одна в такую метель?
– За тобой, – буркнула.
Он забрался в телегу, прислонился к краю, глаза закрыл, такой уставший был.