Мать перехватила Нюрку у порога, сообщила удивленно:
– Тебя, кажется, сватают.
– Не отдавайте! – испугалась Нюрка.
– Рано ей еще, – сказали родители.
– Ну, смотрите, – поднялся Матвеев отец.
– А за кого меня сватали? – поинтересовалась Нюрка вечером.
– Как за кого? За Матвея.
Матвей?! Нюрку как волной теплой накрыло ласковой. Матвей. Смотрит так серьезно на жизнь, отвечает рассудительно, держится солидно. Одна Нюрка знает, какой у него бывает беззащитный взгляд. Как у ребенка. Как будто спрашивает у нее совета. Точно она, Нюрка, может помочь его беде. Когда он такой, роднее человека для нее на всем белом свете нету.
А... вдруг... она это себе придумала? Ей показалось? Она ждет поймать этот взгляд, а он совсем обычно поведет глазами. Брови нахмурит. Или, наоборот, улыбнется снисходительно чужой грубой шутке. Как все.
И он чувствует то же самое? Раз посватался.
Нюрка стала избегать Матвея. Бредила, жила, как в полусне, а встретить боялась. Чтоб не разрушить чары.
«Это он? – погладила подруженьку-сосну по шершавой коре. – Это оно и есть? То самое, чего ждала душа. Матвей?» Нюрка голову задрала. До чего ж сосна высокая, верхушки не видно. И где-то там облака плывут. Вольные. У Нюрки голова закружилась. Побрела домой.
Через четыре месяца Матвей женился на Марусе. Первая свадьба в их Волчьей Балке. Собрались взрослые, набежали дети. Скромное угощение казалось царским.
«Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была, – затянул кто-то звонко, – одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра».
«Молодая» засмущалась, спрятала лицо у Матвея на груди. Он обнял ее взрослым солидным жестом.
«Роспрягайтэ, хлопци, конэй та й лягайтэ спочивать...», – запел было дядя Мыкола. Однако голос у него пресекся. До раскулачивания держал он коней. И теперь убивался за ними больше, чем за всем остальным своим добром. Мужики постарались, чтоб не попал он в коногоны. Не рвал себе сердце при виде ослепших от подземной работы коняг горемычных. Пусть помнит своих славных лошадей.
Хохлы не дали оборваться песне, подхватили дружно: «А я пиду в сад зэлэный та й крыныченьку копать!».
У дядечки Степаныча оказался неожиданно красивый и густой голос: «Ой да не вечер, да не вечер, мне малым-мало спалось...»